Некоторые закивали. Крейг облегчённо, еле-заметно выдохнул. Но Командир и не думал заканчивать речь.

– Два года назад мы потеряли пятьдесят три человека, отражая налёт армии Салладина, – начал Командир голосом, от которого по коже пробежал холодок. – Нас осталось двенадцать. Двенадцать воинов, достойных носить преторианские шлемы.

Его взгляд обжигал.

– Две трети наших были вырезаны, включая предыдущего центуриона. Из них воскресла лишь четверть. Когда меня избрали новым центурионом, первое, что я сделал, – приказал провести два обряда Нечестивого Мрамора. Это решение спасло нас. Они остановили последующие набеги и дали возможность превратить этот клочок песка в место, где можно развиваться, торговать, сохранять наши обычаи, культуру, и всё, что делает людей людьми.

Мы слушали, боясь пропустить хоть слово.

– Теперь, пользуясь своим правом и положением, я приговариваю тебя к третьему обряду. – его голос стал холодным, как сталь.

Крейг попытался отпрыгнуть, но двое преторианцев тут же схватили его, заломив руки.

– Ты навсегда связан с этим местом, так или иначе, – продолжил Командир. – Ты не сможешь покинуть эту пустыню. Здесь остался последний свободный Кадааш Нового Мира. Теперь ты будешь служить ему вечно, расплачиваясь за всё, что ты здесь уничтожил.

Васкес шагнул вперёд с тяжёлым мешком и стал вытаскивать филактерии и свитки, аккуратно раскладывая их у огня. – К костру его, ребята! – бросил он коротко.

Крейг, рыча рванулся изо всех сил, но всё было тщётно.

Я смотрел на него словно со стороны, будто все происходящее не касалось меня. Это был жестокий мир. И другого нам не оставили.

Через три дня, когда «Дети Ямато» подошли к замку, стена была обставлена скутумами[9]. Возле них стояли преторианцы с луками, привязывая к стрелам маленькие бутылочки с бирюзовой жидкостью. Женщины в золотых масках высекали на камнях острые зелёные символы и зарывали их обратно в песок. Мастера укрепляли оборонные башни, на которых располагалось по онагру[10] Три статуи стояли, заряженные так сильно, что над ними виднелось фиолетовое свечение. Третью, новую статую, поместили внутрь невзрачного, узкого прохода. Их роль заключалась в отстреливании врагов на расстоянии.

В центре двора старейшина в кожаном шлеме и в багряных одеждах читал молитву, обрызгивая стены какой-то тёмной жидкостью. Его слова сливались с голосами солдат, покрывавших свои щиты свежими слоями смолы.

Рядом с ним стоял Командир, отдавая последние приказы. Его голос был громким и уверенным, но лицо выдавало тревогу. Он указал на новоиспечённую статую и что-то говорил. Я стоял на стене и наблюдал за театром вражеских действий. Во мне не было никаких опасений по поводу моей судьбы. Лишь ускоренные щелчки в груди выдавали нарастающее возбуждение, когда я подсчитывал численность армии, в сотни раз превышающую нашу.

Когда они вычистили все близлежайшие кактусы, с горизонта зазвучал рог. Командир дёрнулся и побежал ко мне. Поравнявшись рядом со мной, он перехватил подзорную трубу, которую я держал для него, удлинил её и начал напряжённо всматриваться вдаль.

Первую минуту ничего не происходило. Затем он опустил трубу и громко приказал мне: «Позови Васкеса! Сейчас!».

На дюнах перед замком медленно подъезжал одинокий наездник. Он приближался, оставляя за собой глубокие следы на песке. Позади него вздымался густой шлейф пыли, словно сама пустыня старалась стереть следы его прибытия.

Это был посланник Де-Мездока. Предводителя этой тысячной армии, наводящий ужас на все южные города. Его правая рука. Его тень. Все знали его имя, но никто не осмеливался произносить его вслух. Это было не принято. Преторианцы лишь шептались, глядя на него, пытаясь определить, где заканчивается человек и начинается зверь, на котором он приехал.