– Это знак моего ордена. – Зигфрид оглянулся на щит, который он повесил на ближайшую стену. – Наши земли довольно далеко отсюда, на севере. Святым престолом нам дано право владеть ими и вменена обязанность нести свет истинной веры местным язычникам, in nomine patris, et filii, et spiritus Sancti. В Испанию я прибыл по делам ордена, но они тебя не касаются. Расскажи лучше о дороге на север. Там спокойно? Нет ли разбойников?

– Где же их нет, вашмилсть? – сокрушенно развел руками старик, как будто считая себя виновным в этой беде. – Конечно, когда ловили еретиков, их поубавилось. Здесь по всем дорогам носились конные и побили немало невинных христиан, но лихим людям тоже пришлось несладко, так что поменьше их стало. Да… Поменьше… Но все-ж таки есть, никуда не денешься.

Он с совершенно сокрушенным видом вздохнул и снова развел руками. Зигфрид усмехнулся про себя. За свою жизнь он пережил немало и сейчас видел старосту насквозь. Этой старой песочнице явно что-то от него было нужно… Но что с того? Цыпленок был хорош, а внучка старосты уже жарила второго и улыбалась, когда посматривала в его сторону. Он никуда особенно не спешит. Пусть крестьяне кормят его, если им охота, ad gloriam Dei. Выслушаем их просьбу, а дальше решим, что делать.

– Разбойники есть, вашмилсть, да… – снова занудил староста. – Мы, значит, по северной дороге ездим, только собравшись по нескольку возов. Чтобы, значит, не ограбили. Многолюдством-то получается отбиться, а вот кто по одному, да по двое ездят, тех случается, и не видит после никто…

Все было ясно.

– И случайно так совпало, что как раз на днях вы туда и собираетесь. В Каркассоне, я слышал, хорошая ярмарка?

– Хорошая, вашмилсть, а как же? Мы тут не только камень ломим, значит, но и выращиваем кое-что.

– А еще в каменоломнях попадаются камешки, которые можно по хорошей цене сбагрить евреям, если ваш сеньор не наложит на них лапу… Не отпирайся, старик. Я тебя насквозь вижу. Хочешь, чтобы вас сопровождал в пути опоясанный рыцарь?

Не слыша в голосе наемника злости, староста приободрился.

– Бедным людям надо на что-то жить. Камень сам себя не отломит от скалы. Нужны кирки, молоты, клинья, а мои бестолковые сыновья только и умеют, что все ломать. Мы живем, как можем.

Наемник кивнул. Да, каждый живет, как может и этих мужиков вполне можно понять. Наверняка и барон в курсе их приработка, но не мешает. Большая часть самоцветов все равно достанется ему, когда он приедет за оброком.

– Ну и что я с этого буду иметь, кроме хорошего отношения? – спросил он, громко рыгнув.

Снова началась старая песня про бедность, нужду и криворуких сыновей. Наемник, слушая ее с ничего не выражающим выражением лица, прикончил курицу, поковырялся в зубах щепкой и сделал знак внучке старосты, чтобы тащила другую. Вытащив из ножен длинный нож, он отрезал половину грудки и сказал:

– Отнеси это моему пажу!

Девушка выскочила за дверь.

– Старый, – сказал Зигфрид, отдирая куриную ногу. – Выкладывай начистоту! Я никогда не поверю, что два десятка местных бородачей побоятся каких-то бандитов с большой дороги. Да вы сами кого хочешь ограбите, как хотели ограбить моего пажа. Не выскочи я с мечом, он бы точно недосчитался парочки зубов.

Староста замолчал, а потом сказал:

– Ваша правда, вашмилсть… Ваша правда… Простых разбойников мы бы не испугались, дело житейское. Но только нехорошие дела стали твориться в округе. По правде сказать: попахивает самым черным колдовством.

– После трех крестовых походов может попахивать, чем угодно. Но здесь же были и инквизиторы. Неужели "Псы Господни" ничего не заметили?