– Они внезапно… Я не успел…

– Напои лошадей, болван.

* * *

Утро выдалось холодным и солнечным. Хозяйка так и не вернулась, видимо предпочтя переночевать у соседей. Выбравшись из под теплой шкуры и почесываясь (блох здесь, как и предполагалось, было немеряно), Зигфрид пинком открыл дверь и вышел наружу с мыслью умыться, но сразу остановился, положив руку на рукоять меча.

Перед ним, держа в руках шапки и склонив головы, стояли трое местных жителей. Вид у них был самый понурый, а из-за плетня торчали еще несколько мужских и женских голов, которые при появлении наемника сразу попрятались.

Подтянув кожаные штаны, он спросил у старика, который стоял ближе всех:

– Ну и чего тебе надо, старче?

Старик, кланяясь, забормотал:

– Вашмилсть, мы того… Мы прощения, значит, просим у вашмилсти… Чтобы, значит, вашмилсть на нас не серчала…

Кланялся он часто и равномерно, как длинная, деревянная жердь, которой скифы достают из колодцев воду. Зигфриду приходилось видеть такие во владениях татар, которые не так давно подмяли под себя всю Азию.. Сходство усиливалось тем, что старик был очень худым. Тот между тем продолжал бормотать:

– Добро, значит, пожаловать к нам, вашмилсть. Здесь какое же жилье? Прошу, значит, ко мне в дом, отдохнуть с дороги. У меня места больше, значит, лошадок поставить есть, где…

На щит с черным крестом, висевший на левой руке Зигфрида, старик старался не смотреть.

– В гости меня зовешь? – спросил наемник, убирая руку с меча.

– В гости вашмилсть, в гости! Мы тут все добрые католики, чтим заповеди Господа нашего и всегда готовы принять странника.

– Хорошо, пусть будет так, in nomine Domini.

Старик дернулся, услышав латынь. Двое, стоявшие за ним, тоже сгорбились, как будто в ожидании удара.

– Чего ты боишься?

– Вашмилсть как инквизитор говорит.

– Это латынь. Я сказал: "Во имя Господа". Где твой дом?

– Недалеко, вашмилсть!

– Тогда иди туда и пусть кто-нибудь ждет меня у ворот.

Селян как ветром сдуло со двора. Зигфрид снова почесался, подошел к навесу и посмотрел на Жана, который безмятежно дрых, накрывшись с головой сеном и высунув наружу босую ногу. Нахмурившись, наемник пнул маленькую пятку сапогом.

– Вставай, бездельник, пока я не подбодрил тебя ножнами меча. Если бы я так заботился о лошадях, как ты, меня еще в детстве вздернули бы на стене Кронберга.

Из под сена высунулась взлохмаченная голова.

– А?

– Готовь лошадей, мы выезжаем.

– Куда?

– Слишком много вопросов задаешь! – Зигфрид сплюнул. – Я буду умываться, потом оденусь и если к тому времени лошади не будут оседланы, то ты полетишь в этот колодец.

Он усмехнулся, глядя, как из под сена, в котором спал паж, выбралась большая трехцветная кошка, пригревшаяся в тепле и с мяуканьем скрылась под плетнем.

– Вот кто тебя грел этой ночью! То-то ты разоспался…

Зажаренная на вертеле курица не шла ни в какое сравнение со вчерашней кашей. Зигфрид не торопясь отдирал волокна белого, жестковатого мяса и отправлял их в рот, молча слушая болтовню старосты, который явно собрался выложить ему все сплетни округи, а также местные родословные. Что-ж, за такое жаркое можно было и послушать, тем более что дорогу на север этот старик знал отлично, а наемник как раз туда и ехал. Об этом он и сказал, когда его спросили, куда он направляется:

– Я еду в Каркассон, а оттуда к побережью. Там посмотрю, можно ли сесть на корабль, или продолжать путь сушей. Я дал обет посетить Рим, святой город, но почему я его дал – это только мое дело.

– Откуда же вашмилсть путь держит?

– Я был в Испании и в Португалии.

– А крест на щите, вашмилсть, это чей герб? У нас тут таких не видывали.