Кейт крикнула:

– Это безумие, Джек!

– Возможно, – усмехнулся он криво. – Но хуже будет, если мы просто будем сидеть и ждать, пока Люцифер разорвёт этот мир.

Он открыл аптечку, достал ампулы, шприц. Окинул всех взглядом. Никто не шелохнулся. Молчание. Только стук сердца у каждого в ушах.

– Простите, – тихо сказал Джек.

Он наполнил шприц, нащупал грудину, и… вонзил себе иглу прямо в сердце.

Калеб бросился к нему:

– Джек! Чёрт!

Джек захрипел, глаза закатились. Тело дёрнулось – и затихло.

Маркус схватил секундомер. Калеб стоял над телом, дрожа.

– Две минуты… – прошептал он. – Вернись, чёрт бы тебя побрал.

Завеса – мир между жизнью и смертью. Тот же город, что и наш… только мёртвый.

Серые, бесцветные улицы, пустые дома, неподвижные автомобили. Тишина. Воздух будто застыл. Ни ветра, ни звуков – только приглушённое эхо собственных шагов. На каждом перекрёстке, у каждого подъезда, на крышах и остановках – жнецы. Люди в чёрном, похожие на гробовщиков: строгие костюмы, мрачные лица, глаза, будто смотрят сквозь реальность.

Джек медленно поднимается с холодного асфальта.

Он осматривается, тяжело дыша.

– …Завеса, – выдохнул он.

Его глаза поднимаются. На крыше ближайшего дома стоят трое жнецов. На тротуаре ещё двое. Все неподвижны, но смотрят прямо на него. Один из них стоит ближе других, почти в нескольких шагах. Джек подходит к нему, напряжённо вглядываясь.

– Где Смерть? – спрашивает он прямо.

Жнец не говорит ни слова. Только медленно поднимает руку и указует пальцем вперёд, на улицу. В её конце – неоновая вывеска старой закусочной: DINER. Свет моргает, будто на последнем издыхании.

Джек поворачивает голову – и замирает. Все жнецы, где бы они ни были – на крышах, у дорог, в дверных проёмах – одновременно поднимают руки и указывают туда же. Тишина становится оглушающей. Словно сам мир замер, глядя на него.

– Ладно… – пробормотал Джек, вытирая вспотевший лоб. – Никогда не нравились мне эти игры.

Он направляется к закусочной. Вывеска мигает. Дверь слегка приоткрыта, изнутри льётся тёплый свет и запах кофе, неуместный и почти жуткий в этом месте. Рука Джека касается ручки. Он медленно толкает дверь…

Тусклый свет люминесцентных ламп. Пыльные столы с облезшими красными сиденьями. Всё замерло, как и сам мир. Нет ни посетителей, ни звуков. Только одна фигура сидит у окна, в глубине зала.

Старик в черном костюме. Худой, с тонкими чертами лица, седыми, гладко зачёсанными волосами и глазами, в которых не отражается свет. Его трость с серебряным наконечником в виде черепа стоит прислонённой к столу. Он неспешно мешает кофе, не отрывая взгляда от окна.

Джек подходит и молча садится напротив.

– Тогда… ты приказал не забирать мою душу. Почему? – Произносит он

Смерть медленно поворачивает голову к нему. Его голос – тихий, как шелест сухих страниц.

– Видишь ли, Джек… Судьба всех существ – уже давно написана. Я знаю конец каждого: охотников, ангелов, демонов… даже того, кто зовёт себя Богом. Ты… должен будешь умереть. Но не так.

Он делает паузу, будто позволяет словам осесть.

– Ты должен будешь умереть на поле битвы, не от клинка серафима. Поэтому я велел своим жнецам держаться подальше. Пока ещё нет часа.

Джек сжимает руки на столе.

– Так судьбу нельзя изменить?

– Можно, – отвечает Смерть. – Но редко. Очень редко. И лишь ценой великой боли. Судьба – как река. Можно свернуть с берега… но течение всё равно несёт туда, куда должно.

Он отставляет чашку. Глаза – как бездна.

– Ты уже задержался, Джек. Дольше, чем должен. Пора домой.

Он медленно поднимает руку. Мир начинает растворяться. Свет превращается в белую вспышку.