– В ближайшее время.

Садясь за руль своей видавшей виды «копейки», Лёвкин попытался осознать весь масштаб произошедшего. И не мог в это до конца поверить. Неужели в его непростой и долгой жизни еще возможны чудеса? И взлеты. Да какие взлеты! Ведь эта монетка столько не стоит, это понятно любому дураку! Ее цена совсем другая, совершенно другая, и какое счастье, что Соломатин в этом ничего не понимает. Да, его не удалось провести с пятнадцатым веком, но цену-то ее, реальную цену он все равно не знает. Зато он, Лёвкин, знает! И он будет последним дэбилом, если упустит такой шанс.

Он живо представил светлое будущее, вне всякого сомнения, ожидающее его: хорошая, добротная, немецкая машина, о которой он мечтал чуть ли не с детства – строгий черный седан, «мерседес», или, на худой конец, «ауди»; такой же добротный особнячок где-нибудь в Барвихе, рядом с особняками достойных, уважаемых и непростых людей. Его тихую старость будет скрашивать какая-нибудь милая девушка с модельным прошлым, или несколько таких девушек. Но, конечно же, самое ценное, что он получит за эти монетки, так это свободу! Не ту мнимую свободу, ради которой глупые люди лезут на баррикады и подставляют свои пустые головы под пули, а настоящую свободу, возможную лишь при наличии очень больших денег, свободу, дающую право на полнейшую независимость во всем. В мыслях, в словах, в поступках, наконец. Большие деньги откроют перед ним любые границы и сделают реальностью любые его мечты. И эти деньги, если, конечно, не подведет Соломатин, у него будут. Уж в этом Лёвкин был уверен. Нужно только сделать пару-тройку звонков и механизм обогащения закрутится-завертится. И кто знает, кем простой нумизмат Лёвкин станет завтра?

* * *

Потапов часто задумывался: а что было бы, если бы не та проклятая пуля, «пойманная» им на той, далекой теперь афганской дороге?

Как сложилась бы его жизнь?

Хотелось, конечно, верить, что все было бы по-другому, гораздо лучше, чем сейчас, но…

Ранение дорого обошлось Потапову. Рана периодически открывалась, гноилась, кости срослись плохо, а боль стала теперь его пожизненной спутницей. Армия, конечно же, осталась в прошлом: с такой ногой и думать нечего о дальнейшей службе.

Но самые сильные разочарования ждали Потапова впереди.

Он оказался никому не нужен. Молодой, полный сил и еще не растерявший жизненную энергию, он везде сталкивался с полнейшим равнодушием. Его награды, которые в любой другой стране мира вызывали бы у окружающих уважение, здесь ничего не значили. На него смотрели так, словно Потапов нацепил себе на грудь елочные игрушки.

Для людей посторонних, с которыми ему волей-неволей приходилось общаться, он был просто очередным неудачником. Подумаешь, воевал? Подумаешь, ранили? Твои проблемы, парень, сам с ними разбирайся. Пенсию тебе, конечно, оформим, а то, что на нее невозможно жить, уже не наша забота. В конце концов, он услышал ставшую уже классической фразу – «мы тебя туда не посылали». Вернее, не совсем такую, но с таким же смыслом.

Вдобавок, ко всем неприятностям умерла его мать. Быстро, даже как-то поспешно, устремившись прочь из этого равнодушного и жестокого мира. Потапов знал, что у нее рак, но ни он, ни дед не ожидали такого быстрого исхода.

Какое-то время Потапов ещё крепился, ещё пытался сражаться с безжалостной жизнью, но затем, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрей покатился вниз. Алкоголь сыграл в этом не последнюю роль.

Несколько раз, хорошенько поддав, он являлся в военкомат и просился обратно в Афган. Хоть рядовым, хоть на самую черную работу, лишь бы не загибаться от безысходности на ненавистной «гражданке». Его сначала вежливо, а затем все грубее и решительней выпроваживали. Закончилось дело дракой с военкомом, который, устав от частых визитов пьяного Потапова просто послал его куда подальше. Чего Потапов, разумеется, не мог оставить просто так. На удивление быстро подоспевший наряд милиции скрутил Потапова и отконвоировал в ближайшее отделение.