И уж совершенно очевидно, что появляться на рынке с такой монеткой не стоит. С таким же успехом на рынок можно притащить шапку Мономаха или древнеегипетскую мумию.

Но что же с ней делать?

У каждого серьезного «гробилы», как у акулы, есть свои рыбы-прилипалы. Ценители старины вьются вокруг «гробил» в надежде отхватит какой-нибудь лакомый кусок. Они редко появляются на рынках, залежи смертных медальонов и железных крестов их не интересуют, но зато всегда с нетерпением ждут возвращения «гробил» из очередной «командировки». Их преданности можно позавидовать; не каждая верная жена ждет мужа с таким нетерпением. Коллекционеры-прилипалы назойливы: не успеет «гробила» смыть с себя многодневную грязь, как они уже осаждают его – звонят, заходят, якобы случайно, в общем, достают по полной программе. Но иногда они действительно бывают необходимы…

В серых, мутных предрассветных сумерках Соломатин докурил последнюю сигарету, устало повалился на кровать и тут же заснул. Старая армейская привычка моментально выключаться, едва голова коснулась подушки…

* * *

Широко известный в узких кругах, нумизмат со стажем Борис Аркадьевич Лёвкин поначалу не поверил своим глазам. Еще полчаса назад, пробираясь сквозь забитый пробками центр Москвы, он и представить не мог, какой сюрприз его ожидает. Конечно, он рассчитывал на нечто интересное и необычное, иначе Соломатин не позвонил бы ему, но увиденное превзошло все его ожидания.

– Миша, дорогой мой, – он поднял на Соломатина огромные за толстыми линзами глаза, – вы что, музэй ограбили?!

Борис Аркадьевич любил старосоветский язык. Язык его молодости. Поэтому частенько музей у него становился «музэем», верх «верьхом», а дебил «дэбилом».

– С чего вы взяли, Борис Аркадьевич? – Соломатин довольно усмехнулся.

– Как это с чего?! – Лёвкин нервно пригладил остатки волос на своей яйцеобразной голове, – такие монеты, насколько я знаю, можно найти только в музэе. Если я не ошибаюсь, это пятнадцатый век.

Лёвкин врал. Монетка была гораздо старше и он это прекрасно знал.

– Вы ошибаетесь, Борис Аркадьевич, – усмехнулся Соломатин. – Это не пятнадцатый век и вам это известно не хуже, чем мне.

– Да? – неуверенно хмыкнул Лёвкин пристально разглядывая монетку. – Я, конечно, не эксперт…

– Да бросьте вы, – Соломатин закурил, – Давайте говорить серьезно.

– Да, конечно! – Лёвкин наигранно оживился.

– Ну, так, сколько эта монетка потянет?

– Не меньше чем… – Лёвкин на секунду задумался, – не меньше чем тысяч пять-семь. В валюте, разумеется. Но…

Потапов, тихо, как мышь сидящий в соседней комнате, испытал легкое головокружение. Пять тысяч долларов?! С ума сойти! На сколько же тогда потянет весь дедовский чемодан? А на сколько в с ё остальное? Всё, что лежит на дне Святого озера?

– Но, – продолжил Лёвкин, – учитывая, что это явный криминал…

– Это не криминал, Борис Аркадьевич.

– Я так не думаю, – опустив глаза тихо ответил Лёвкин. – Но тем не менее, тысячи три за нее выручить можно.

– Вы готовы ее купить за три тысячи? – Соломатин старался говорить как можно более непринужденно. – Не маловато для пятнадцатого века?

– В самый раз.

– Вы уверены?

– Ну, может быть, – Лёвкин опять аккуратно пригладил свою скудную растительность, – три пятьсот.

– А если несколько таких монеток?

– У вас есть еще?

– Пока нет, но я смогу достать.

– Сколько?

– Сколько нужно.

– Миша, вы уверены? – Лёвкин внимательно посмотрел на Соломатина. – Ведь это очень большие деньги.

– Главное, Борис Аркадьевич, чтобы вы были уверены, а уж я не подведу.

– Хорошо, – Лёвкин внезапно засобирался, – я вам позвоню.

– Когда?