тобой так недавно убитых слов.
«Тебе хорошо, ты паришь свободно…»
Тебе хорошо, ты паришь свободно,
А мне на взлёт лишь хватает сил.
Ты кружишь и кружишь, смеясь беззаботно,
А я уже слышу треск своих крыл.
Я всё понимаю… уж я не мальчик,
И мне ли гоняться за миражом!
Просто, знаешь… причудилось что-то,
многодневным изданное тиражом.
Ты паришь на заранее заданной
и известной давно высоте,
где-то кем-то когда-то угаданной.
Ну а мне – по моей простоте
недоступно парение свободное,
мне иная судьба суждена —
падать, падать в болото застойное…
Только, знаешь ли… иногда,
напитавшись живительной влагой
(есть в болоте моём и такое!),
наполняются крылья отвагой,
и тогда не дают покоя
и сверкнувшая оперением
высоко летящая птица —
что случается тут со зрением! —
вместо птицы мне солнце мнится.
И, презрев привычную тяжесть
и захлёбываясь ликующим криком,
я – лечу! И с причудливо мудрым ликом
солнце шлёт мне навстречу
свою жаркую радость!
И вот в эти мои мгновения,
когда я всесилен и мудр как Бог,
твоё аккуратно-красивое оперение
я б спалить ненароком мог…
Ты права. Огорчён. Не скрою.
Извини, что натянут в струну.
Хочешь – тебе я волчонком повою
в набежавшую на ночь луну?
«Я гляжу из-за окошка…»
Я гляжу из-за окошка
на далёкую звезду —
грустно мне совсем немножко;
и потёртую узду
я давно повесил в сени,
и верный конь мой захирел
от моей постыдной лени.
Видно, это мой удел —
всё глядеть из-за окошка
на далёкую звезду.
Жаль, что я – не упаду,
звёздной не хлебну окрошки.
«Мы все мечтаем о морях…»
Мы все мечтаем о морях,
но далеко не все выносят качку,
и лишь немногие не тонут в сильный шторм —
великие пловцы!
Мы все мечтаем о морях,
как будто есть моря иные, чем жизнь,
иные волны и иные дали,
и там иначе манят миражи,
и там, должно быть, веселей тошнит,
и там иначе жажда сушит мозг
и по-иному заставит вздрогнуть
хриплый крик: «Земля!»
«Вот мы и встретились… и года не прошло…»
Вот мы и встретились… и года не прошло.
Сначала я забыть тебя старался,
затем своей свободой наслаждался,
потом вдруг заскучал
и стал перебирать неспешно
воспоминаний чётки – слов и встреч…
И чем усерднее я этим занимался,
тем очевидней становилось мне,
что вновь азарт слепой меня подвёл,
что потерял я больше, чем обрёл…
И вот я написал письмо, и получил ответ,
И – вот мы встретились.
В твоих глазах я прочитал вопрос…
единоличный властелин страны,
где ты не захотела быть царицей.
Тогда страна имела неприглядный вид,
был ураган, и рушились постройки,
и реки, вспенившись, рвались из берегов,
и жители страны, мои друзья,
у дамб и насыпей трудились неустанно,
стараясь удержать напор стихии…
И – победили. Ураган иссяк.
Мы вновь отстроились, мы укрепили дамбы,
и – вновь теперь цветёт моя страна.
В твоих глазах я прочитал вопрос,
и, угадав его сокрытый, тайный смысл,
я в лицах разыграл толпу наивных малых,
к тому же не умеющих читать,
перед листком с словами приговора,
где каждому из них наутро – смерть…
Но ураган прошёл… кругом такая тишь…
Моей игры хватило ненадолго.
Как бабочка, вспорхнувшая с цветка,
уносит часть цветка – пыльцу – с собою,
так и твоя неловкая улыбка
у моего спокойствия частицу похитила…
Но это лишь игра… случайный ветерок.
И нет тут мощи прежней урагана.
А жаль… неправда ли?
А жаль…
Проза
Искусство рассказа
У А. Тарковского в фильме «Жертвоприношение» главный герой по имени Александр имеет пристрастие к японской культуре и слушает японскую музыку, она звучит в фильме, эта музыка мне запомнилась… Скупые выразительные звуки – флейта, струнные инструменты, очень скупо и выразительно… Тогда же подумалось: хорошо бы такое у себя завести, да где ж возьмёшь, ты не Тарковский…
А почему понравилось – не знаю.