Наши кони, привыкшие к таким переходам, спускались уверенно, как бы зная дорогу по камням и бурелому. Но произошло непредвиденное. Наши кони вдруг заупрямились, никак не хотели идти. И не зря… Из кустов выскочил барс и большими прыжками промчался мимо и скрылся в чаще. Мой конь встал на дыбы, задняя нога соскользнула с камня в щель, лошадь дернулась в сторону, и мы услышали хруст сломанной ноги.

Я успел спрыгнуть, конь рухнул всем своим телом на камни. Делать нечего, коня надо пристрелить, но нечем. И тут вдруг моя юная любовь спрыгнула с коня, подошла ко мне, недолго раздумывая, вытащила из ножен кинжал, наклонилась и вонзила его в шейную артерию лошади. Кровь пульсирующим фонтанчиком вырывалась из умирающего животного, а она спокойно вытирала кинжал от крови, не отрывая глаз от затухающей жизни…

Я прервал её оцепенение, скомандовав: «Пора!» Она даже вздрогнула. Мы вдвоём залезли на коня брата и продолжили спуск к реке. Медленно обогнули ещё один крутой вал, там уже пошла более пологая тропа вдоль берега бурной речки Акташ. Мы были уже совсем рядом от нашего гарнизона. Были видны сторожевые башни на излучине реки по периметру вала. Чувствовалось, что Güzel устал, покрылся испариной, и надо было напоить коня. Невдалеке был брод, и мы решили там спешиться и напоить коня. Так и сделали.

Около брода речка немного расширялась, и поток был не такой быстрый. Я помог Айжене слезть с коня, взял её за осиную талию, прижал её к себе, посмотрел в её глаза цвета чёрной смородины, крепко прижал. Она обняла меня за шею, и мы утонули в головокружительном поцелуе. Погони не видно, поэтому мы расслабились: улыбались, нам было хорошо.

Конь напился, стал бить копытом по воде, и вдруг заржал. В ответ послышалось конское ржание совсем близко. Где-то рядом наш конь почуял сородича. Не успели мы залезть на Гузеля, как из-за валуна вышли три конных джигита, медленно шагая к нам с винтовками наперевес. Один из них, в чёрной кавказской папахе, крикнул издалека: «Э, урус, отдай нам её, и мы тебя не будем убивать, хорошо урус?»

Айжене прижалась ко мне, мы медленно отступили поближе к валуну, чтоб никто не смог зайти сзади. Они подъехали ближе, видя, что у нас нет оружия, окружили с трёх сторон, с улыбками о чём-то переговариваясь, остановились. Я выхватил кинжал и на вытянутой руке направил его в сторону одного их джигитов. Не обращая внимания на мои намерения, абрек в чёрной папахе обратился ко мне, держа меня на мушке: «Эй, урус, это твой конь? Откуда у тебя этот кинжал, урус?» – и опять о чём-то заговорили меж собой.

– О чём они говорят? – спросил я у Айжене.

– Они узнали коня и кинжал моего брата и спорят: сразу нас убить или взять в плен и продать, – ответила она.

– Это моя невеста, а кинжалом и конём мы в знак дружбы обменялись, – громко крикнул я.

– Пусть женщина сама за себя скажет! – выкрикнул джигит в чёрной папахе, опустив винтовку.

Айжене выглянула из-за моей спины и ответила:

– Я княжеская дочь Айжене, мой отец Пшех Айдамиров – черкесский князь, мой старший брат Арсланбек, средний брат Бартыхан и Магомет – младший, мы Айдамировы!

– Эй, женщинэ, ты что по-нашему не знаешь?

Айжене всё это повторила по-своему. Мужчины стали переглядываться, спорить, опустили ружья вниз, повесив их на плечи, и уже, добродушно улыбаясь, подъехали к нам поближе.

Айжене вдруг заволновалась и на ухо мне шепнула: «Это абреки».

Я пожалел, что спрятал кинжал, потому что один абрек подъехал слева, слез с коня очень дружелюбно, с улыбкой что-то приговаривая. Только я повернулся в сторону спешившегося абрека, как в этот момент абрек в чёрной папахе молнией кинулся на меня, и мы оба свалились на землю.