– Рая, Валентин (Куприкова, в отличие от своего мужа, она звала полным именем), а чего Юле-то в Москву тащиться, гарью там дышать? Пускай-ка с нами в Крым махнёт, а? У нас как раз одно место лишнее… Поедешь, Юля?

И Юля поехала.

Путешествие было прекрасным. Хотя они с Ленкой, тогда уже длинной тощей девчонкой с острыми коленками, сидели на заднем сиденье, зажатые и заваленные сумками и свёртками, но маленькие эти неудобства только оттеняли и подчёркивали прелесть главного – постоянную близость Валентина Васильевича (она садилась специально справа, чтобы видеть его профиль) и калейдоскоп дорожных впечатлений.

Они поехали ранним утром не по основной автомагистрали, а прямо на юг и через два с небольшим часа неторопкого хода оказались в Нахаловке – деревушке, где прошли детство и отрочество Валентина Васильевича. Заехали к дальним родственникам, поели деревенской снеди. Фирсов водил их по Нахаловке, показал свой бывший дом, до сих пор крепкий, добротный, взволнованно рассказывал о тех далёких днях, матери, умершей давно, и отце, отдавшем Богу душу в прошлом году уже в Баранове… Очарование и патриархальность Нахаловки, таинственность и независимость деревенской природы вызывали почему-то грусть у Юлии, и, как она ни пыталась, никак не могла реально представить среди этой первозданности Валентина Васильевича – маленьким, лопоухим и сопливым…

Потом они спускались всё ниже на юг, несколько кружным путём подбираясь к благословенной Тавриде. Шибко не торопились, осматривали по пути города – Ворошиловград, бывший Луганск, затем знаменитый Ростов-на-Дону, Краснодар… На ночлег им удавалось устраиваться в гостиницы – на главных администраторов безотказно действовало удостоверение члена Союза журналистов СССР Валентина Васильевича. Очень понравился Юле Темрюк: весь закутавшись в зелёное одеяло садов и виноградников, он сладко дремал на берегу полноводной и мутной на исходе Кубани. Тишина в этом сонном городке поражала своей плотностью и вязкостью. Проезжали Тамань – самый скверный городишко из всех приморских городов России, зашли, конечно, в бутафорский домик Лермонтова, вдохнули атмосферы «Героя нашего времени»…

Когда переплывали на пароме Керченский пролив, справа по борту вдруг выпрыгнули из воды два блестящих весёлых дельфина и понеслись наперегонки с железным неуклюжим китом. Юля, возбуждённая дорогой, новыми впечатлениями, неожиданно для себя схватила Валентина Васильевича за локоть обеими руками и вскрикнула во весь голос:

– Ой, смотрите, смотрите – дельфины!

На неё, как ей показалось, с удивлением обернулись рядом стоящие люди. Юля вспыхнула и убежала на нижнюю палубу, к машине…

Пыльная Керчь им не понравилась, и путешественники, наскоро осмотрев её, покатили дальше, к Феодосии. Здесь они прожили пять упоительных дней. Им посчастливилось устроиться в маленькой хатке у самого моря. Фирсовы заняли отдельную комнатушку, а Юля спала в комнате у хозяйки – одинокой старухи, страшной, как атомная война: горбатой и с бельмом на правом глазу, но на редкость добродушной и не жадной. Она брала с них всего по трояку с носа за ночь.

Музей Александра Грина (его Юлия боготворила), галерея Айвазовского, мощные развалины Генуэзской крепости, мрачные и величественные, похожие на цитадели, феодосийские церкви, но, главное, море, прозрачное, тёплое, ракушки, сверкающие на светлом дне, и семенящие бочком маленькие уморительные крабики – всё это вошло в душу Юлии навсегда, и она даже как-то, лёжа на горячем песке и с прищуром вглядываясь в бездну неба, вдруг подумала, что когда будет старенькой-старенькой и малоподвижной – обязательно вспомнит эти дни, это своё легкокрылое состояние…