Керри, который ссорился со всеми, кроме помощника комиссара, нашел только одну причину для ссоры с Мэри. Он был набожным римским католиком и в течение пяти лет с присущим ему упорством быка цеплялся за веру в то, что сможет обратить свою жену в римскую веру. Она осталась верна шотландской свободной церкви, в заветах которой воспитывалась, и по истечении пяти лет Керри отказался от нее и еще больше восхищался ее каледонской силой духа. Много и горячо спорил он с достойным отцом О'Каллаганом о действительности брака, заключенного не священником, но в последние годы примирился с расставанием в воскресенье утром; и когда ранняя месса заканчивалась перед шотландской службой, его регулярно можно было видеть у одной пресвитерианской часовни в ожидании своей еретической супруги.

Он притянул ее к себе на колени и поцеловал.

– Мы не виделись двенадцать часов, – сказал он.

Она положила руку на спинку кресла с седлом, а ее темная голова оказалась рядом с огненно-рыжей головой Керри.

– Я знала, что у тебя новое дело, – сказала она, – когда стало так поздно. Как на долго ты сможешь остаться?

– На час. Не больше. Нужно многое успеть сделать до того, как утром выйдут газеты. К завтраку вся Англия, включая убийцу, будет знать, что я занимаюсь этим делом. Жаль, что я не могу заткнуть рот прессе.

– Значит, это убийство? Господь дарует нам милость. Ты мне расскажешь?

– Да. Я в тупике!

– У тебя есть время отдохнуть и покурить. Надень тапочки.

– У меня нет на это времени, Мэри.

Она встала и взяла тапочки у очага.

– Надень тапочки, – твердо повторила она.

Керри без лишних слов опустился и принялся развязывать шнурки на своих брогах. Тем временем жена принесла с приставного столика серебряную табачную коробку и огрызок ирландской трубки. Заменив тапочки на ботинки, Керри с любовью наполнил потрескавшуюся и почерневшую трубку крепким ирландским твистом, который предварительно тщательно размял в ладони. Когда он положил трубку в рот, трубка оказалась почти под ноздрями, и как ему удалось раскурить ее, не подпалив усы, было не очень понятно. Однако ему это удалось, и вскоре он с чувством глубокого удовлетворения выпустил в воздух облачко резкого дыма.

– А теперь, – сказала его жена, откинувшись на спинку кресла, – расскажи мне, Дэн.

После этого началась процедура, идентичная той, которая была характерна для начала каждого успешного дела старшего инспектора. Он быстро обрисовал все сложности дела на старой Бонд-стрит, а Мэри Керри рассматривала проблему с любопытной и почти фейской отрешенностью ума, которая позволяла ей видеть свет там, где для человека на месте преступления царила тьма. С ясностью опытного наблюдателя Керри описал апартаменты Казмаха, точное место, где был найден убитый, и конструкцию комнат. Он привел основные моменты из показаний нескольких свидетелей, назвав точное время, в которое происходили те или иные эпизоды. Мэри Керри, глядя прямо перед собой невидящими глазами, молча слушала, пока он не замолчал. Затем:

– Там действительно только две комнаты, – сказала она далеким голосом, – но вторая из них разделена на три части?

– Именно так.

– Дверь, выходящая на лестничную площадку, открывает первую комнату, а дверь, выходящая из прохода, – вторую. Куда ведет этот проход?

– От главной лестницы рядом с комнатами Казмаха к маленькой черной лестнице. Эта черная лестница идет сверху вниз здания, из конца того же коридора, что и главная лестница.

– А выход есть только через парадную дверь?

– Нет.

– Значит, если показания Спинкера не вызывают сомнений, миссис Ирвин и этот Казмах все еще находились в доме, когда вы приехали?