Внезапно ставшие чужими,

Отнятые людьми лихими,

Людьми в скрипучих пиджаках,

С законом пагубным в руках8.

VII

Холмов знакомых очертанья

Давно растаяли вдали,

А люди всё куда-то шли

С бедою, возом и стенаньем.

Упав на землю, засыпали.

А если с неба вдруг польёт,

На кольях утлое жильё

Напялить ловко успевали.

Из них мне дядькою был кто-то.

Мне шел, должно быть, пятый год.

Я, общей пользуясь заботой,

Пока не ведала невзгод.

Но тоже жизнь – не без изъяна:

То сыр засох, то нет ирьяна 9,

Даже обычная вода

У нас бывала не всегда.

Степные редкие колодцы

Нам освежали только страх:

Их охраняли инородцы,

Всё в тех же черных пиджаках.

Лишь мы направимся гурьбою

К заветной влаге, как пальбою

И гоготом без всяких фраз

Оглушат и отринут нас.

А смерть таит не только пуля.

В сухой степи, в разгар июля,

На тех, кто претерпел урон,

Она глядит со всех сторон.

От зноя, зла и мысли гневной,

И отвсего, что в этот ряд

Поставить можно, ежедневно

Слабел наш маленький отряд.

Уже оставлена телега

С остатком скарба.

И привал

Старшой всё чаще объявлял,

Помимо полдня и ночлега.

Уже растресканные губы

Кусок еды сухой и грубой

Принять не могут. Сохнет рот.

В глазах темнеет. Смерть идёт.

А впереди – рывок последний.

Чуть-чуть пустыни,

а затем –

Колодец, слышали намедни,

Не охраняемый никем.

Мы вышли в ночь.

Меня, похоже,

Тащить в корзине кто-то смог.

И так распорядился Бог,

Что я заснула в этом ложе.

А утром резво из корзины

Я прыгнула.

И в тот же миг

Моё внимание настиг

Вид ужасающей картины.

Не выдержу, коль вновь придется…

Все мои люди у колодца

Лежали навзничь, боком, ниц,

С оскалом пухлых синих лиц…

Лишь тот, кто в сруб ничком уткнулся,

Имел живой души следы.

Я подбежала. Он очнулся

И лишь сказал: «Не пей воды…»

И тут же сник.

А мне, как с неба,

Усатый, рыжий, как огонь,

Явился всадник одвуконь10

С запасами питья и хлеба.

К нему я сразу подбежала,

Поскольку всадника узнала.

То был Игнат, в шатре у нас

Бывал он гостем сколько раз.

В его приезды шумно было.

Все люди нашего аила11

Дружили с ним, меня он знал

И даже дочей12 называл.

VIII

Теперь он очень мрачен был,

Смотрел, вздыхал и землю рыл.

Или тянул слова, как пел:

«Ну что ж я, что ж я не успел?..»

Я помню вислый мокрый ус,

И свежий на губах прикус.

Уже смеркалось. Он всё рыл,

И мёртвых в яму относил.

Вдруг бросил всё, схватил меня,

Вскочил со мною на коня,

И только ветра свист в ушах…

А следом выстрелы – бах, бах!

А он, пригнувшись надо мнрой,

Шептал коню: «Спасай, родной».

Конь мчится.

Мы, как по струне

Скользим натянутой, певучей.

И вторят ей то залп трескучий,

То гогот, столь знакомый мне.

Им весело, как на досуге.

Всё больше их. Мы в полукруге.

Нас жали к лесу.

Видно, им

Мой всадник нужен был живым.

Надеюсь, объяснять не надо,

Что ночью всадник не пойдет

С намёта13 в лес, где его ждёт

Неодолимая преграда.

А мы неслись, неслись стрелою

К преграде той наискосок.

И лишь опушка своей мглою

Прикрыла нас, как мы прыжок

Со всадником с коня свершили!

Конь вдоль опушки в темноте

Помчался налегке.

А те –

За ним, на топот поспешили.

Конь к утру измотав погоню,

Нас отыскал.

Я плохо помню

Миг ликованья. Дольше страх

Живёт в младенческих умах.

IX

Дорогой длинною, предлинной

Томились мы. А время шло.

Игната бурою щетиной

До самых глаз заволокло.

Мы больше ехали ночами,

Причиной был не только зной.

Игнат замучился со мной,

Вёз на руках и за плечами.

А отдохну при свете белом,

Плёл мне венки.

И между делом

Ругал селенья. Но тайком

Ходил туда за молоком.

…Всё это – смесь воображенья,

С крупой реального.

Но вот –

Без разбавлений эпизод.

В последний день передвиженья

У берега большой реки

Мы, вялые, как тюфяки,

Сползли с коня.

Ну кто же знал,

Что приготовил нам привал!

Чудесный вид, гоня усталость,