Да, что, там, «воевать»: даже в помощи оружием – и в той отказали! Начальник имперского Генерального штаба генерал Айронсайд посоветовал варшавским «подзащитным»… закупить оружие в нейтральных странах! И к седьмому сентября Варшава, наконец, отрезвилась от иллюзий насчёт «друзей». На следующий день польский военный атташе в Париже «окончательно утешил» Главнокомандующего Рыдз-Смиглы: «до 10 часов 7.09. на западе никакой войны нет. Ни французы, ни немцы друг в друга не стреляют».

Польша гибла. Но заслуживала ли она жалости и сострадания от Советской России? Жалости и сострадания заслуживал народ – но только не государство. Можно было пожалеть самих поляков – но не панскую Польшу, не Польшу шляхтичей. Советская власть дала Польше независимость – и Польша немедленно «отблагодарила» Советскую власть двумя агрессиями девятнадцатого и двадцатого годов, а также Рижским договором от восемнадцатого марта двадцать первого года.

Этот договор юридически закрепил неудачный для Москвы итог войны с Польшей. Вдобавок к потере лица и ста тридцати тысячам пленных Россия потеряла больше ста тысяч квадратных километров территории и миллионы человеческих душ за счёт отхода к Польше исконно российских земель Западной Белоруссии и Западной Украины.

Почти двадцать лет после этого новоприобретённые земли именовались в Польше «крессами всходними» («восточными окраинами»). Отношение к ним было соответствующим: окраине полагалось быть нищим придатком второй Речи Посполитой. Курс на достижение этого статуса выдерживался Польшей неукоснительно. До семидесяти процентов населения «крессов всходних» было неграмотным – и Варшава отнюдь не была озабочена уменьшением процента.

Не тяготилась она и другими «достижениями» на новых землях. А таковых имелось немало. Например, большинство земельных угодий находилось во владении польской шляхты и новоприбывших «переселенцев»: военизированных поляков-«осадников».

«Осадники», переселявшиеся из Центральной Польши, стали активными проводниками централизованно же ведущейся политики «полонизации» и пацификации. Полонизация оказалась не вполне синонимом ассимиляции. Разве, что – ассимиляции «по-варшавски». Поляки не растворяли украинцев и белорусов в себе: они «просто» лишали их исторической памяти и своих корней. Для этого энергично подавлялось не только образование на родных языках: сами попытки говорить на них в быту приравнивались к «умышлению против государства». В контексте этого мероприятия осуществлялась поголовная католизация населения: славяне-поляки оказались в очередной раз святее папы Римского. В смысле: большими католиками, чем представители родины католицизма и ближайших окрестностей. Отсюда: число ликвидированных православных храмов перевалило… за все имеющиеся в наличии.

Попытки местами имеющего ещё… место быть коренного населения хотя бы робко возразить против такой политики совсем неробко подавлялись господами. И произвол творился… не произвольно, а согласно плану тотальной пацификации. «Усмирения» – в переводе с языка слов на язык действий. Не устающие жаловаться на тяжкую долю по поводу и без, поляки по части учинения тяжкой доли подопечным народам были на голову выше всех своих действительных и мнимых поработителей.

Так, первые концентрационные лагеря в Европе появились именно в Польше – этой «вековечной жертве всевозможных угнетателей». Первыми весь набор предоставляемых ими «услуг» смогли «оценить» военнопленные Красной Армии – а за ними не задержались коренные жители «восточных окраин».

Ну, а чтобы «отсталые» украинцы и белорусы «правильно понимали политику партии и правительства», в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году Варшава создала Корпус Пограничной охраны. На восточных землях ему отводилась двуединая задача: сдерживание украинского и белорусского меньшинств, и «сдерживание проклятых Советов».