– Товарищ, Андреевский, вам принести чаю? – сделав губы трубочкой, добрым ртом произнес Петр.

– Да, буду благодарен! – художник произнес это, как вдруг он почувствовал невыносимое милосердие к Петру и его имя – Петр Великий или Апостол Петр – отсылало Авраама к полетам во сне и наяву.

Свежий, бархатный, крепкий черный чай пропитал ароматом все купе художника, который смотрел в окно с быстро пролетающим пейзажем.

Легкие глотки горячего чая и нежные, конфеты от фабрики «Красный Октябрь» таяли во рту и гастрономическое изобилие пересекало острова и реки души внутри Андреевского. В поезде ему было превосходно, но все сбил назойливый стук Кузнецова и открытие двери. – Товарищ, Авраам Александрович, пока вы еще не уснули должен вас проконсультировать насчет нашей поездки.

Вечные консультации и разговоры о «важном»

– Да, конечно, Алексей Иванович, входите!

– Благодарю, голубчик!

– Так что за консультация?

Оглянувшись по сторонам, Кузнецов прикрыл дверь и шепотом произнес.

– Вы же понимаете, что вам не стоит пытаться бежать?

– О чем это вы? —слегка нервно ответил Авраам.

– Я просто вас предупреждаю, что в случае чего КГБ очень хорошо работает по всему миру! —улыбаясь проговорил Кузнецов.

– Да… Я все прекрасно понимаю и не стану бежать. С чего вы вообще подумали, что я буду бежать?

– А с того, мой друг, что вы культурные деятели уж слишком часто меняете пол под ногами и любите сменить, так скажем, работодателя!

«Работодатель? Это он считает умным словечком раз так его выделяет», – подумал про себя Андреевский.

– Даже если это и так я не привык причинять боль связанным людям и пытать их! – ехидно произнес Авраам.

– Если бы вместо меня сидел бы сейчас один из моих коллег с более нетерпеливым характером, то вы бы уже лежали на полу моля пощады, гнусный рисовальщик! – после этих слов Кузнецов сжал кулак и спокойным и размеренным шагом вышел из купе Авраама.

– Станция Минск-Пассажирский! – проговорил рупор.

Андреевский вскочил, нацепив на себя костюм и аккуратно собрав все свои вещи, не успев даже умыться вышел на улицу. Что ему сразу понравилось в Минске, так это как он был восстановлен после Второй Мировой. Его разум нахлынули воспоминания о военном времени. Город был почти уничтожен. Авраам помнил, как еще давно видел снимки в газетах изуродованного города, но сейчас он дышал атмосферой слияний древлян и дреговичей. Атмосферой такого славянского города, который несёт в себе многовековые традиции. К сожалению, побыть в городе дольше ему не удалось. Андреевский лишь решил пройтись полчаса по Советской улице. Его сопровождал Кузнецов, который аппетитно кушал свежие вокзальные бублики.

Дома Минска таили в себе кристалл истории, хотя многие были реконструированы или еще находились в ремонте, но все же в столице Беларуси был непередаваемый порыв культурного кода. Авраам размышлял о своем сне и казалось, что вот-вот он может обжечься о тернистые корни своей чувственности и утонуть в море психоза.

Тихая прогулка двух ленинградцев была неспешной, хотя время уже начинало поджимать их путь, как вдруг Андреевский заметил очень любопытную картину. Человек явно славянского происхождения стоял возле подъезда одного из старинных домов в чистом костюме у него были воздушные усы цвета древесного угля. Этот человек размеренно покуривал в трубку и глядел куда-то вдаль, рядом с ним возле подъезда играли деревяшками маленькие дети: мальчик и девочка. Они были тихими, и, если бы не пыль от строительных материалов на лице можно было сказать, что они сами маленькие ангелы с полотна Санти. Андреевский остановился, вкушая прелесть обстановки. За ним остановился и Кузнецов, который продолжал жадно пережевывать бублик.