– Доброе утро! – неожиданно начал разговор Андреевский.

– Доброе, товарищ, – с хмурым лицом ответил Кузнецов.

– У вас не будет сигареты?

– Да, конечно! – Вытащив сигарету из потрепанного портсигара, сказал Кузнецов.

Художник поджог сигарету и алчно начал ее курить.

– Уже завтра одиннадцатого октября выставка. Большой путь мы проделали. Надеюсь СССР будет вами гордиться! – продолжил диалог сотрудник КГБ.

– Да, путь был и правда большой.

– Сегодня прекрасная погода, но твоя рубашка оставляет желать лучшего, хорошо, что у меня была с собой вторая!

– Буду признателен, если вы со мной ею поделитесь!

– Не вопрос, только перестань говорить, как буржуй! – хлопнув по руке Кузнецов удалился за рубашкой.

– И еще, Алексей Иванович.

– Да?

– Могли бы вы одолжить мне пару купюр, хотел бы сегодня прогуляться по городу.

– Я вам не казначейство, Авраам Александрович, обратитесь с этим вопросом к товарищу Виноградову, – с небольшой улыбкой ответил Кузнецов и растворился в французском доме.

Все же получив рубашку от Кузнецова, хотя она и была немного великовата в следствии худобы художника. Авраам стоял на пороге дома и желал пройтись по одному из величайших культурных центров мира. На счастье, самого Андреевского в момент его первых шагов отстранения от порога, на автомобиле подъехал Виноградов.

Выйдя из автомобиля, он начал диалог:

– Авраам Александрович, куда же вы торопитесь?

– Здравствуйте, я вот думаю прогуляться по Парижу.

– И это прекрасно, для творческой персоны нельзя найти и более подходящего места! – с счастливой улыбкой на лице сказал дипломат.

– Это уж точно и благодарю за завтрак и возможность принять ванну.

– Да вы что. Мелочи.

– Нет, правда, спасибо. Вы необычайно милосердны.

– Глупости. Я мог бы вам показать город. Поехали бы втроем вместе с Алексеем Ивановичем.

– Благодарю, но я вынужден отказаться, – сдерживая косую улыбку, ответил художник.

– В таком случае, приятной прогулки, – не убирая улыбку с лица, сказал Виноградов и начал идти в сторону входной двери.

– Сергей, постойте! – воскликнул вдруг Авраам.

– Что такое? – испугавшись спросил Виноградов.

– Вы не могли бы мне одолжить немного денег для прогулки?

– Хух, ну вы меня и напугали. Конечно! – снова испуская лучезарную улыбку, ответил Виноградов.

– Благодарю вас!

– Хватит благодарностей, – отрубил Виноградов и продолжил дальше:

– Это мы благодарим вас за представление нашего государства на мировой арене!

Андреевский крепко пожал руку дипломату. Взял несколько купюр и первым делом направился в место, о котором читал, писал, которым вдохновлялся не только он, но и, пожалуй, весь белый свет – Лувр.

Авраам проходил по жестким дорожкам Сада Тюильри. Математически выведенные газоны восхищали его разум, но Андреевскому бросалась в глаза городская пыль, которой был покрыт этот сад, и она раздражала его чувствительные порывы.

Переполненный любопытством Андреевский медленно проводил глазами по величественной Триумфальной арке. Архитектура монумента убивала внутри личности Авраама все внебожественное. Арка казалась художнику не просто великим историческим объектом, а казалась вот-вот убьет в нем желания творчества. Ведь выше такого виртуозного увековечения красоты и доблести не прыгнуть. Авраам подошел еще ближе, дотронулся до стен и будто почувствовал руки архитектора Жана-Фансуа Шальгрена, а ведь это было только начало входа в Лувр.

Октябрьский ветерок с Сены еле продувал тело художника, так как грандиозные здания закрывали от ветра музейный комплекс. Величественный памятник Людовику восхищал, пока еще трезвый ум Авраама. Изящество каждой утонченной линии и изгиба на теле монарха давали невообразимый эффект великолепия анатомического и божественно-духовного. Скульптура напоминала уже до боли родного «Медного всадника», но была более приобщенной к анатомии. Далее Авраам размеренными шагами шел в сторону Зала Законодательного собрания. Место, в которое он всю жизнь мечтал попасть. Особенно он стремился попасть туда студентом, когда в сердце невозможно еще затушить твои наивные мечты, которым быть может никогда не суждено сбыться.