Банана согнали с кресла на стульчик, усадили на его место Поликсену, как «Королеву бала», и стали уничтожать оставшееся пиво. А Кассандра взяла у Банана зефирно белую сигарету и, под-закинув голову, опять обернулась Хладной графиней.

Нет, нет, это не была безрукая Венера, хотя чем-то и походила на неё. Ведь далеко не случайно Пенфей не на ней остановил свой выбор. Это была ещё и близорукая Венера. И в полусвете светильника она регулярно сжимала ладошки густых ресниц, бросая усечённый взгляд на микро циферблатный хронометр, вознесенный вглубь секретера.

– Чего ты, Кассандра, надрываешься? – посочувствовал ей Пенфей, угнетаемый чувством вины за то, что не оправдал её ожиданий. И переставил часы на стол.

– Не клади часы на стол! – встрял Банан. – Это что тебе, столовый прибор, что ли?

Пенфей стебанулся, но дико. И переставил часы на подоконник.

– Вот ты приколол со своей услугой! – усмехнулся Банан. – Когда мы смотрим на часы, нам кажется, что мы куда-то опаздываем, чего-то не успеваем. Время угнетает нас! А ты поставил переносчик этой заразы прямо у нас перед носом!

Но Пенфей уже сидел на стульчике, упав головой на колени. Обхватил их руками и ни то о чём-то переживал, ни то что-то пережёвывал. Или уже пережевал свои переживания, но никак не мог их проглотить, смирившись с тем, что из рациональных побуждений он отверг иррациональные, стоявшие за Кассандрой. Как за цветастой ширмой, за которой она ещё вчера уже прямо за столом начинала медленно для него раздеваться у него в предвкушении предстоящего им сегодня соития. Слушая, как туго бьётся его мозолистое от сердечных подвигов сердце. Стараясь попасть в ритм с его тамтамом. И сегодня, в душе уже полностью обнаженная всем своим трепетным сердцем и готовая ко всему, совершенно искренне устремилась было к нему навстречу, светясь от счастья. Абсолютно уверенная в том, что она победит в этом нелепом состязании свою чуть менее привлекательную подружку. Которых все красавицы берут с собой отнюдь не для того чтобы им проигрывать. Но только лишь для того, чтобы более выгодно смотреться на их фоне. А вероятному другу покорённого ею красавца было кем заняться, чтобы их компания не распалась раньше времени. И красавцу не пришлось разрываться пополам между старой дружбой и новой страстью.

И теперь, от внезапно охватившего её разочарования, Кассандра столь же решительно завернулась от Пенфея в черный плащ абсолютного равнодушия. А потому и столь же решительно и распахнула его полы Банану. Представ перед ним, так сказать, во всей красе! В том самом обнаженном от любых предрассудков сиянии счастья, которое в ней вчера за столом буквально весь вечер искрилось улыбками в предвкушении сегодняшней победы. Снова накрыв Банана с головой плащом своего величия. Чтобы он утонул у неё на груди в его нежных складках и навсегда в них с тех пор потерялся, даже уже не пытаясь выпутаться из этих блестящих в свете луны иллюзий.

– Вся так называемая проблема падения Красной Империи только в том, что советский народ поддался чарам сирен радиостанций «Голос Америки» и ей подобных, – усмехнулся Банан. – Поддался и подался всей душой на Запад, и попал в Запад-ню. Именно в запад-Ню! То есть – остался голышом. После того, как Запад произвёл с ним тот же фокус, что и Азазелло2 в варьете!

Когда Поликсена не выдержала этих художественных толкований реальности и заслышала новый позыв страсти, она сгребла Пенфея в охапку со всеми его сомнениями и уволокла его в ночь.

И пока они висли в мягком воздухе двора, в опьяненном мозгу Банана судорожно извивался скользучий червячок сумасбродной активности. И с Банан с энтузиазмом кидал в Кассандру словами, отточенными как серп, и вескими как молот: