«Именно это я и хочу услышать», – сказал я.

И она начала говорить. Рассказывать о своих видениях. Об инсталляциях из живых тел. О перформансах, стирающих грань между искусством и пыткой. О ритуалах, пробуждающих древних, забытых богов похоти и разрушения. Ее голос гипнотизировал, рисовал картины одна другой причудливее и страшнее. И я понял – это она. Та самая искра. Та самая жрица.

Когда она закончила, в театре на несколько мгновений повисла тишина. Даже пыль, казалось, перестала танцевать в луче прожектора.

«Так что, Лилит? – спросил я. – Вы готовы стать главным архитектором грехов в моем новом мире?»

Она улыбнулась. На этот раз улыбка была не острой, а широкой, почти детской в своей предвкушающей жестокости.

«Мистер Коулман, – сказала она, протягивая мне свою бледную, тонкую руку. – Вы еще даже не представляете, насколько я готова. Наш Карнавал станет легендой. Или чумой, которая поглотит этот пресный мирок. В любом случае, это будет незабываемо».

Я пожал ее руку. Холодная, как мрамор. Сильная, как сталь.

Первая ученица была завербована. И я чувствовал, что с ней мой Карнавал обретет ту самую изюминку безумия, которой ему так не хватало.

Глава 5

Лилит стала моим теневым генеральным подрядчиком по части душ. Пока Носорог и его команда возводили физические стены Карнавала, превращая заброшенные ангары «Промышленного парка Делано» в будущие храмы гедонизма и палаты психологических пыток, Лилит плела свою паутину, выискивая первых «резидентов». Нам не нужны были случайные туристы. Нам нужны были экспонаты. Люди, уже надломленные, уже свернувшие не туда, уже несущие в себе тот самый вирус недовольства и порока, который мы собирались культивировать в промышленных масштабах. «Приглашение для Проклятых» – так Лилит в шутку называла наш процесс отбора. Хотя какая тут шутка.

Мы не развешивали объявлений на столбах. Информация распространялась по своим, особым каналам – шепотом в прокуренных барах, загадочными сообщениями на закрытых форумах, намеками от тех «консультантов», которые уже работали на меня. Приманкой служили слухи о месте, где нет правил, где деньги решают все, где можно быть собой – настоящим, темным, не прикрытым фиговым листком общественной морали. Для большинства это звучало как бред сумасшедшего. Но для некоторых… для некоторых это был зов сирены.

Так в моем списке появился Виктор «Вик» Холлоуэй. Когда-то он был журналистом-расследователем с зубами акулы и чутьем ищейки. Раскопал пару громких дел, от которых у нескольких политиков случилась карьерная диарея. Я помню его статьи – едкие, безжалостные. Я даже почти уважал его тогда. Почти. Потом он оступился. Взял не те деньги, написал не ту статью, перешел дорогу не тем людям. Его карьера не просто закончилась – ее показательно выпотрошили и вывесили на обозрение как чучело предателя. Последний раз я слышал о нем года три назад – писал какие-то третьесортные обзоры на рестораны для заштатной газетенки, заливая свою былую славу дешевым виски. Идеальный кандидат.

Я нашел его в одном из тех дайв-баров на окраине Лос-Анджелеса, где время остановилось где-то в семидесятых, а единственным развлечением было наблюдать, как тараканы устраивают гонки по липкой стойке. Вик сидел в углу, напоминая смятую газету, которую забыли выбросить. Осунувшийся, небритый, в одежде, которая, казалось, вросла в него. Перед ним стоял стакан с чем-то мутным.

«Виктор Холлоуэй? – спросил я, присаживаясь напротив без приглашения. От него пахло перегаром, отчаянием и чем-то еще – едва уловимым запахом типографской краски, как от призрака его прошлой жизни. – Артур Коулман. Мы не знакомы, но я много о вас читал».