Он молча сел. Не моргнул.

«Я строю город. Мой город. В пустыне. Город, где не будет законов, кроме моих. Город для тех, кто устал притворяться». Я сделал паузу, изучая его непроницаемое лицо. «Мне нужен человек, который будет следить за тем, чтобы мои законы соблюдались. Чтобы стены этого города были неприступны. Чтобы тени оставались тенями, а мусор вовремя выносился. Очень специфический мусор иногда».

«Сколько?» – его голос был как скрежет гравия. Никаких лишних слов. Экономия на всем, кроме жестокости.

Я назвал сумму. Шестизначную. В год. Плюс бонусы за «особые поручения».

Уголок его рта едва заметно дрогнул. Возможно, это была улыбка. Или нервный тик. С Носорогом никогда нельзя было быть уверенным.

«Что за «особые поручения»?» – спросил он.

«Те, о которых не пишут в трудовом договоре, Маркус. Те, после которых иногда приходится менять лопаты. Но это все детали. Главное – твоя лояльность будет оплачена сполна. Ты будешь моей правой рукой. Моим кулаком, если понадобится. Согласен?»

Он смотрел на меня несколько секунд. В его глазах не было ни сомнения, ни моральных терзаний. Только расчет. Холодный, как сталь его будущего пистолета.

«Согласен, мистер Коулман», – сказал он. И впервые я увидел в его глазах что-то похожее на уважение. Или, по крайней мере, на признание силы, с которой лучше не спорить.

«Отлично, – кивнул я. – Твой первый приказ – набери команду. Людей, похожих на тебя. Людей, которые понимают, что тишина иногда стоит дороже золота. И чтобы ни одна мышь не проскользнула на территорию «Промышленного парка Делано» без моего ведома. Теперь это не просто парк, Маркус. Теперь это… – я усмехнулся, – теперь это стройплощадка Рая. С очень специфическими правилами въезда».

Носорог кивнул. Встал. Его фигура на мгновение заслонила панораму Лос-Анджелеса. И я понял – первый кирпич в фундамент моего Карнавала был заложен. Прочный, тяжелый и пропитанный запахом будущих неприятностей для всех, кто встанет у меня на пути.

Глава 4

Носорог и его гориллы могли обеспечить периметр, залить бетоном любую проблему и убедить самого упрямого подрядчика в прелестях демпинга с помощью одного только взгляда. Но Карнавал нуждался не только в мускулах. Ему нужна была душа. Черная, извращенная, артистичная душа. Мне нужен был кто-то, кто мог бы взять мои сырые, инженерные чертежи порока и вдохнуть в них жизнь, превратить их в спектакль, от которого у ангелов случился бы сердечный приступ, а у демонов – стояк. Мне нужна была Лилит.

Я не знал ее имени тогда. Я искал искру. Искал в тех местах, где нормальность была ругательством, а искусство – синонимом вызова. Андеграундные галереи Лос-Анджелеса, где выставляли инсталляции из гниющих продуктов и ржавого металла, символизирующие тщетность бытия или что-то в этом духе. Закрытые клубы, где музыка звучала как предсмертный хрип индустриальной цивилизации, а тела извивались в танце, больше похожем на ритуальное членовредительство. Я просматривал часы видео с перформансами, от которых у среднего обывателя волосы на затылке встали бы дыбом и потребовали отдельной психотерапии.

Большинство из этого было мусором. Претенциозной мастурбацией эго на обломках здравого смысла. Но иногда, очень редко, мелькало что-то настоящее. Что-то, что цепляло. Что-то, что пахло серой и гениальностью.

Так я наткнулся на нее. Лилит Торн. Серия коротких, плохо освещенных видео, снятых, казалось, на украденный телефон. На одном она, обнаженная и вымазанная чем-то похожим на нефть, читала детские стишки голосом сирены, заманивающей корабли на скалы. На другом – устраивала публичную порку манекена в костюме бизнесмена под аккомпанемент виолончели, на которой играл карлик в маске свиньи. На третьем – просто смотрела в камеру минут десять, не моргая, и от этого взгляда становилось физически неуютно, будто она видела все твои самые грязные секреты и одобряла каждый из них.