И я нашел его. «Промышленный парк Делано» – так это скромно именовалось в пыльных архивах какого-то давно почившего округа на задворках Калифорнии, там, где пустыня Мохаве начинает лениво пожирать остатки цивилизации. «Парк» – это, конечно, эвфемизм для обозначения двадцати квадратных миль выжженной земли, утыканной скелетами цехов, складов и административных зданий, принадлежавших когда-то оборонному подрядчику с манией величия и склонностью к мошенничеству с госзаказами. В семидесятые здесь кипела жизнь – ковали какой-то сверхсекретный щит нации. Потом финансирование кончилось, подрядчик испарился вместе с последним траншем, а место превратилось в памятник человеческой жадности и инженерному гению, направленному в никуда.

Оно было идеально. Бетонные коробки цехов – готовые павильоны для моих будущих «аттракционов». Разветвленная сеть подземных коммуникаций – идеальные лабиринты для тех, кто захочет заблудиться. Высоченный забор с остатками колючей проволоки по периметру – намек на эксклюзивность и невозможность случайного визита. А вокруг – мили и мили пустыни, которая умеет хранить секреты лучше любого священника на исповеди. И небо. Огромное, бездонное небо, под которым можно было творить все, что угодно, не опасаясь осуждающего взгляда какого-нибудь слишком любопытного божества.

Сделка по покупке была отдельной симфонией абсурда, дирижировал которой я, а в роли первой скрипки выступали мои деньги. Земля принадлежала консорциуму из банков-кредиторов, которые уже лет двадцать пытались спихнуть этот радиоактивный (в переносном смысле, надеюсь) актив. Мое предложение, вдвое превышающее любую их самую смелую оценку, но с условием немедленного оформления и полного отсутствия вопросов, заставило их алчные сердца забиться в унисон. Несколько дней юридической эквилибристики, пара чемоданов с «непредвиденными расходами» для ускорения бюрократических процессов, и вот уже я – Артур Коулман, вчерашний инженер из Кливленда, а ныне – феодал, владелец двадцати квадратных миль калифорнийского ада, готового превратиться в мой персональный рай.

Архитекторов я нанял. Молодых, голодных, с горящими глазами и полным отсутствием моральных ориентиров. Таких, что готовы были проектировать газовую камеру, если бы им пообещали публикацию в модном журнале и неограниченный бюджет. Я не показывал им весь план. Каждой группе – свой сектор, свой фрагмент пазла. Один проектировал «Храм Забвения» – гигантский рейв-ангар с акустикой, способной вызывать контролируемые галлюцинации. Другой – «Лабиринт Искушений», где каждый поворот сулил либо немыслимое удовольствие, либо экзистенциальный ужас. Третий – «Арену Позора», но об этом позже. Главное – они работали быстро, эффективно и не задавали лишних вопросов, особенно когда видели нули на своих чеках.

Но архитекторы – это фасады. Мне нужны были те, кто понимает толк в канализации этого мира. Те, кто мог достать что угодно, организовать кого угодно и заставить замолчать любого, кто попытается сунуть свой нос не в свои дела. Здесь на сцену снова вышел Маркус «Носорог» Рук.

Я вызвал его в свой временный офис – арендованный пентхаус в Лос-Анджелесе с видом на город, который казался мне теперь просто гигантским муравейником, полным суетливых, легко управляемых насекомых. Носорог вошел – все тот же монолит из мышц и плохо скрытой угрозы. На нем был дешевый костюм, который сидел на нем, как на корове седло, но это не имело значения. Важен был взгляд – холодный, оценивающий, без тени страха.

«Маркус, – начал я, жестом указав ему на кресло напротив моего стола из стекла и хрома, – у меня для тебя предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Если, конечно, у тебя есть мозги, а не просто утолщение на конце спинного мозга».