– Смотри, лейтенант, стоишь вот прямо тут и с места не двигаешься. Ни на сантиметр, понял?! – сделал он страшные глаза, захлопнул дверь, остановился у левого заднего фонаря машины, пока еще прикрытый кузовом от стрелка, набрал воздуха в легкие, сделал шаг вперед и скомандовал:

– Захват!

Он не находился там, на крыше и не видел картинки с дрона, но ясно себе представил, как снайпер, затаив дыхание и подведя визир прицела ему под подбородок, легким пальчиком выбирает холостой ход спускового крючка. В этот момент стрелок не видит и не слышит ничего. Для него есть только этот визир с лицом цели и спуск его винтовки. Поэтому вполне естественно, что он не заметит две быстрые тени, скользнувшие к нему с разных сторон, и не услышит шороха воздуха, рассекаемого кулаком правой, ближней к нему тени. А, когда кулак опустится на область черепа, чуть выше и левее его правого уха, – просто наступит мгновенная темнота. Как свет выключили.

Гарнитура в левом ухе Димаса ожила через минуту:

– «Девятый», «один – четвертому»! Мы ее взяли. Теплую.

– Ее?!

– Да. Баба, лет двадцати пяти или чуть больше, славянской внешности. Сейчас в отключке, – Ваня хорошо приложил; удар-то на мужика рассчитывал. Ну, ничего, оклемается. Жду указаний.

– С места не уходить, обеспечить охрану, руками ничего не трогать. Иду к вам. Осмотритесь там. «Один – два», как обстановка?

– Без изменений. В тринадцатом секторе на крыше наблюдаю наших, в остальном чисто.

– Понял, дежурь пока.

– Есть.

Димас прыгнул за руль, махнул рукой лейтенанту, приказывая сесть рядом, и рванул с места, не дожидаясь, пока тот закроет дверцу. Через две минуты он уже припарковался у злосчастного дома, выскочил из машины, на ходу бросив стажеру:

– Лейтенант, остаешься возле машины. Не в машине, а именно что возле. Рядом. Понял?

– Так точно…

– Вот и хорошо. Будь на связи.

Минута ушла на общение с консьержем и охранником, еще минута – на поиски лифта на крышу. Он тут был отдельным от всех прочих и назывался техническим, а открывался и управлялся старшим смены охраны. Старший смены, здоровый рыжий парень, впечатленный Димасовским служебным удостоверением, ходил за подполковником, как привязанный, даже на крышу с ним из лифтовой вышел. Димас хотел было избавиться от этой опеки, но потом махнул рукой, – пусть его. А ну, как понятые понадобятся.

У выхода из лифтовой его уже поджидал капитан Саша. Пока шли к позиции несостоявшейся Димасовской убийцы, Санек в темпе проинформировал:

– Мы ее переместили от края, – мало ли… Усадили вон там, за вентиляционным барбетом. Саму обыскали, лежку тщательно осмотрели…

– Я же сказал, руками ничего не трогать!

– Так мы и не трогали. Осмотрели только. Ну и девочку – того… Ощупали слегка. Обыскали, в смысле. – поправился капитан, предотвращая злую иронию от скорого на язык начальника. – По всему выходит, на крыше она одна, одна и пришла, – других следов нет. Оружие – «Баррет», длинноствольный. При ней еще был пистолет «Вальтер – МП» и нож. Редкий ножик, кстати – «наваха».

– Вот, значит, как, – хмыкнул Димас, – думаешь, девочка могет?

– Да кто ж ее знает! Может – да, а может просто для форсу…

– А я вот предполагаю, что таки да. Просто так с собой «наваху» таскать непроизводительно, а вот в умелых руках такой ножик может натворить дел. Ладно, веди уж к нашей красавице, – знакомиться будем.

Капитан свернул вправо, обогнул гудящее металлическое сооружение, длиной метров пять и в метр высотой (надо полагать, пресловутый вентиляционный барбет), и остановился у сидящего на корточках капитана Вани. Перед ним был разложен уже помянутый Сашей арсенал и остальной нехитрый реквизит нехорошей девочки: смартфон, беспроводная гарнитура, зажигалка, наполовину опорожненная бутылочка воды и блистер с белыми таблетками. Сама виновница переполоха полулежала чуть правее, опираясь головой и плечами на основание металлического короба, и все еще пребывала по ту, так сказать, сторону сознания, хотя… Вон, раз веко дернулось, когда ветерок подул, второй раз – когда кто-то из оперативников отошел в сторону, открывая путь прямому солнечному лучику, вот кадык сдвинулся. Понятно, лежим значит, хрупкую девушку без чувств не талантливо изображаем, ну ну…