В этом деле им, помимо прочего, способствовал и тот факт, что Соединенные Штаты были относительно мало заселены. В Старом Свете не хватало земли. Те, кто владел землей, могли получать экономическую ренту; иными словами, они могли жить за счет этой земли, никак не увеличивая ее стоимость. Вот что обеспечивало европейской аристократии процветание и возможности управления государством. Европейские (и прежде всего, континентальные) институты были созданы для укрепления власти аристократов. Европейцы не просто учреждали правительства землевладельцев, действующие от имени землевладельцев и ради их блага; помимо этого, они также строили экономику землевладельцев, действующую от имени землевладельцев и ради их блага. И хотя европейские страны постепенно двигались в направлении создания более демократических институтов, первоначально право голоса в них предоставлялось лишь землевладельцам, а образование было доступно лишь представителям высшего сословия.

Америку отличала конкуренция. Даже при наличии прекрасных новых институтов власти первоначальные тринадцать колоний вполне могли бы превратиться в более косное, европейского образца государство – если бы не открытость американских границ. Открытые границы позволяли людям перемещаться, что ослабляло власть американских правительств над гражданами. В отличие от европейцев, американцы могли сами решать, где они будут жить. Ни один из американских штатов не занимал монопольного положения по отношению к своим гражданам – ибо он постоянно конкурировал с другими штатами. Как следствие, американские штаты все время конкурировали друг с другом в деле совершенствования институтов власти и тем самым привлекали лучших и наиболее талантливых граждан: точно так же бизнес, стремящийся выжить и достичь процветания, должен привлекать клиентов. Важно отметить, что всеобщее право голоса и всеобщее право на образование были раньше введены в западных штатах: тем самым они стремились привлечь рабочих с востока. Таким образом Соединенные Штаты получили не только правительство, действующее от имени народа, но и правительство, действующее ради народного блага.

Такова сила конкуренции, способная даже политическую систему – левиафана – превратить в инструмент, действующий ради блага простых людей. И наоборот, монополия может сделать частные предприятия чудовищем, обладающим разрушительной силой. Кошмарным примером этого в конце XIX века стало Свободное государство Конго. Поскольку Бельгия не слишком интересовалась колонизацией, бельгийский король Леопольд II решил действовать самостоятельно. Свободное государство Конго не было бельгийской колонией: скорее, это была личная собственность короля, который управлял этой страной как своей частной компанией. После урегулирования первоначальных трудностей предприятие начало приносить огромную прибыль: Леопольд II оказался одним из богатейших монархов Европы. К несчастью, он обогащался за счет эксплуатации местных жителей и местной природы. В 1904 году британский консул Роджер Кейсмент опубликовал отчет о жестокостях, имевших место в Свободном государстве Конго[14]. В конце концов под давлением мировой общественности Леопольд продал свое частное государство Бельгии, вследствие чего условия жизни местного населения улучшились. Тем не менее властные институты в Конго до сих пор несут отпечаток тех целей, ради которых они были изначально созданы, – целей самого безжалостного в истории извлечения ресурсов ради обогащения. Эта несчастная судьба до сих пор определяет и культуру Конго. Даже после обретения независимости государство продолжает страдать от жестокости диктаторских режимов.