Когда Жива пыталась говорить с ними, понять причину, они отвечали сбивчиво, испуганно. Они говорили о «дрожи земли», о «неправильном свете», о «холоде, идущем от сердца мира». Старый дуб, мудрейший в ее лесу, сказал ей так:

«Сердце мира… Камень, что вы зовете Зарей… оно болеет. Его свет лжет. Он несет не только жизнь, но и искажение. Граница между здесь и там… она не рвется, она вибрирует, как струна перед тем, как лопнуть. Боль сердца мира отзывается во всем живом».

Жива чувствовала эту вибрацию. Граница с Навью, укрепленная ритуалом Милавы, держалась, но она дрожала, гудела от напряжения, словно вот-вот не выдержит давления… но давления не снаружи, а изнутри Яви. Она вспоминала свое видение под столицей, сделку со Стражем, ощущение первородной силы Яви. Та сила была чистой, спокойной. А то, что происходило сейчас… было ее искажением.

Она знала, интуитивно, своей связью с природой, что источник проблемы – там, в Святилище. Камень Зари, призванный хранить равновесие, сам стал источником дисбаланса. И если его болезнь будет прогрессировать, она убьет не только ее лес, но и всю Явь, исказив ее до неузнаваемости, превратив в кошмарную пародию на саму себя. Нужно было что-то делать. Нужно было найти Милаву и Ратибора. Снова.

Часть 3:

Дороги завели Ратибора далеко от столицы, к суровым северным границам княжества. Здесь, среди скал, покрытых редким лесом, и торфяных болот, жизнь всегда была тяжелой, а люди – молчаливыми и склонными к старым, порой темным верованиям. Он искал следы разбойничьей шайки, терроризировавшей торговый путь, но вместо них наткнулся на нечто куда более тревожное.

В одной из отдаленных долин, у подножия древних, выветренных мегалитов, он обнаружил тайное капище. Оно было свежим – вытоптанная земля, следы костров, грубо сколоченный алтарь из почерневших камней. Но атмосфера здесь была не просто дикой или языческой – она была пропитана ощущением неправильности, той самой тонкой вибрацией хаоса, которую он начал узнавать.

Скрывшись за валуном, Ратибор наблюдал. С наступлением сумерек к капищу начали стекаться люди – местные жители, охотники, несколько беглых каторжников, судя по их виду. Их лица были отмечены печатью страха, но и странной, лихорадочной надежды. Возглавлял их высокий, костлявый мужчина с безумным огнем в глазах, одетый в шкуры и увешанный амулетами из костей и перьев.

Они зажгли костры, дым от которых стлался по земле неестественно низко, и начали свой ритуал. Это было дикое, пугающее действо – монотонное пение на незнакомом наречии, резкие выкрики, ритмичные удары в самодельный барабан. Они не призывали Лешего или Водяного, не поклонялись солнцу или земле. Их возгласы были обращены к «Грядущему Хаосу», к «Великому Разрушению», к «Очищающему Огню Перемен». Они молили не о защите, а о том, чтобы грядущий конец света пощадил их, принял их как своих детей.

В центре капища, на алтаре, лежал не идол старого бога, а странный предмет. Это был кусок скалы, иссиня-черный, с прожилками, которые тускло пульсировали неровным, болезненным светом – очень похожим на тот фиолетовый оттенок, что Ратибор видел у слуг Чернояра, но грязнее, нестабильнее. Вокруг камня были разложены другие артефакты – кривые ветки деревьев, покрытые светящейся плесенью, перья птиц с вывернутыми крыльями, черепа мелких животных с неестественно разросшимися рогами или зубами.

Ратибор почувствовал, как холодок пробежал по спине. Этот камень… он излучал ту же вибрацию «нездоровья», что и мутировавшие звери, что и зараженные земли, через которые они проходили. Он