Он считался лучшим поисковиком в экспедиции. Было у него особое чутьё или уж везло ему так необычайно, но там, где до него десять человек прошли и ничего не заметили, Виток находил породы, указывавшие на несомненную близость руды, а то и сразу рудные обломки. Одна из таких находок привела его к открытию месторождения, за что получил Виток наряду с разными непричастными к этому делу лицами (начальник экспедиции, начальник партии и некоторые прочие) диплом и значок первооткрывателя, а также солидную премию. А вот камеральные работы, когда надо было сидеть в кабинете и чертить карты, писать отчёты и планировать дальнейшие поиски, он почему-то терпеть не мог. И даже зимой сам вызывался или разведку бурением проводить, пока болота замёрзли и можно проехать на дальние участки, или грузы по зимнику сопровождать, а то и просто охранять до лета полевые базы. Несколько раз, желая продвинуть его по служебной лестнице, назначали Витка начальником небольших поисковых отрядов, но он, поработав месяц-другой, сам отказывался: «Не могу брать на себя столько ответственности, я начинаю переживать, если что-то не получается, плохо сплю, давление поднимается… Лучше уж я сам за себя буду». Начальство снисходительно относилось к его чудачеству, тем более что желающих провести зиму в тепле и уюте дома всегда было больше, чем добровольных зимовщиков.

А Виток ни дома, ни семьи не имел, жил в общежитии, а между тем недавно стукнуло ему сорок. И не стукнуло даже, а ударило капитально. «Сорок лет не празднуют», – говорили ему все вокруг. Он и не стал, но грех было круглую дату не отметить хоть как-то. И Виток позвал к себе старого своего дружка Петра Зарицкого. Были они однокурсниками, но Петру три года пришлось отработать по распределению на добыче песков и глин в одной из чернозёмных областей, и лишь после этого, списавшись с приятелем, он приехал покорять романтический Север. Выпили они тогда за юбилей бутылочку «Плиски», покурили, повспоминали молодость. Пётр ушёл за полночь, а Виток лёг спать. В четвёртом часу проснулся оттого, что сильно колотилось сердце, прямо рёбра гнулись. Он лежал и ждал, что вот поколотится оно да и успокоится, как уже бывало. Но лучше не становилось. Он испугался, что может отключиться и никто ему не поможет. Кое-как добрёл до больницы на соседней улице, и там его уложили на полмесяца в палату.

«Инфаркта, слава богу, нет, – посмотрев кардиограмму, сделала вывод пожилая фельдшерица. – Хорошо, что сердце у тебя сильное… Сорок лет для мужчин – опасный возраст. Организм перестраивается на старость, вот и происходят всякие сбои». – «Какая же у меня старость», – сказал Виток. «А как же, пятый десяток – это тебе не молодость. А ты ещё и холостой, оказывается. Пьёшь, куришь?» – «Не больше, чем другие». – «Другие-то в семье живут. Если не хочешь помереть раньше времени, жену себе найди».

Легко сказать. Виток-то был не прочь, но здесь его поисковый талант не срабатывал. Зато подтверждался закон равновесия, по которому не может человеку везти во всём сразу. Удача в геологических поисках оборачивалась полным крахом в устройстве семейной жизни. Бывали, конечно, разные встречи, и девчонки симпатичные попадались, но всякий раз не получалось надёжного контакта: так, чтобы навсегда одно к другому припаялось. Сердобольные пожилые тётушки из бухгалтерии жалели его: это ведь шесть процентов от зарплаты парень теряет за бездетность! А начальница отдела кадров посылала к нему в партию на практику самых красивых студенток, но дальше скромных букетиков и посиделок наедине у костра отношения не продвигались. Или Виток разочаровывался (одна курила, другая молоток держать не умела, третья ноготочки крашеные берегла и отказывалась по кухне дежурить), или они считали нудными и даже издевательскими его требования бескорыстного и добросовестного исполнения ими должностных обязанностей, но осенью расставание было без взаимной печали, что чрезвычайно огорчало кадровичку, да и всех сочувствующих.