– Это не война, и вы не раненый, – возразила она.

– Да не во мне дело! А в принципе.

Она не могла сделать для меня такую малость! В то время как я битый час прикидывался то простуженным, то страдающим от зубной боли. И не только ради себя, но и выручая других.

Дверь в кабинет приоткрылась. Просунулась женская голова.

– Можно к вам? Я уже полчаса сижу, и никто не выходит.

– Сейчас я вас позову. У него трудный случай, – сказала Галина.

– Вижу я ваш случай. Свидания после работы устраивайте, – недовольно пробурчала голова, но дверь закрылась.

Я поднялся со стула.

– Вот сейчас же вы слукавили. А два слова написать не хотите.

– У вас действительно трудный случай. И я, кажется, ничего не вылечила.

– Тогда напишите, что у пациента была зубная боль, но от испуга прошла, – сказал я. – Это почти так и было. По крайней мере, испуг был. И зубная боль могла быть.

Выйдя из больницы, я подумал и решил сразу идти в аэропорт. Здесь у меня почти не было шансов узнать, как всё прошло в Куморе. Спросить я мог только у Татьяны Петровны, да и то после того, как она сама узнает у Сухановой. Но был большой риск попасться Марии Егоровне на глаза, а ведь я должен был лежать в палате. Лучше я спрошу обо всём у Рудницкого.

Над посёлком взревел Ан-24 и взял курс на город. Я вспомнил, что этим самолётом должен улететь главный геолог со Снежного, которого привёз Рудницкий утром. Но то, что было утром: Боря, моё возмущение, совет Людмилы, – казалось, происходило очень давно. А лучше бы не происходило совсем. И вот как будто я опять иду в аэропорт узнавать, не вывез ли Павел Сергеевич всех своих охотников, и сейчас он мне скажет, что не всех, а я буду возмущаться и в конце концов снова уйду ни с чем. И буду искать способы организовать себе рейс на участок. И хорошо, если кто-нибудь мне подскажет что-то совершенно другое…

Едва затих в небе гул самолёта, тут же застрекотала «двойка». Я ускорил шаг. Подойдя к аэропорту, я увидел, как из ворот выехал санитарный уазик и помчался в сторону больницы. Рудницкого я встретил, когда он шёл от вертолёта в диспетчерскую.

– Ну что, больной, уже сбежал? – устало сказал Рудницкий, когда я возник перед ним.

– Долго рассказывать, – ответил я. – Вы-то как слетали?

– Слетали…

– Что там с родами?

– Двойня у неё оказалась. Но живой только один. Второй совсем слабенький родился.

– Но это при вас было? Вы успели?

– Я же не ездил с Сухановой. Я на аэродроме ждал.

– Значит, она опоздала, – сказал я и остановился. – И опоздала из-за меня. Из-за моего будто бы санрейса.

– Да погоди ты! – Рудницкий тоже остановился. – Что ты расплакался? Она не говорила, что опоздала. Она этого не говорила, – раздельно произнёс он последнюю фразу.

– Вы так говорите, потому что сами чувствуете, что тоже виноваты. Вы же знали, что мы с вами не за больным полетели.

– Ну не к тебе, так на Абчаду бы я улетел, и что? Это намного дальше, чем к тебе. И с Сухановой мы полетели бы ещё позже. А ты со своим санзаданием, наоборот, мне время сэкономил. Мы ведь уже возвращались, когда я вызов в Кумору получил. Хуже было бы, если бы я на Абчаду ушёл. Далеко улететь бы успел.

– Это случайно получилось. А вас всё равно бы с полпути вернули.

– Ну, вернули бы. И это было бы дальше. И Суханова тем более ничего бы не смогла сделать. Совсем слабый был пацанчик.

– Вас же там не было.

– Она сильно переживала. Сама мне всё рассказала. Я с ней столько всяких разных вывез… Она сказала, что если бы в городе, то можно было бы спасти. А здесь почти ничего у неё нет… А так мать в порядке, девчонка более-менее в норме.

– Какая девчонка?