– Опасно. Можно в щели становые попасть. Они вдоль всего берега тянутся. Так что туда лучше не соваться.

Справа высились скальные утёсы, отвесно обрывавшиеся прямо в Байкал.

– Как же тут рельсы-то будут класть? – недоумевал я. – Неужели под скалами насыпь сделают?

– Я слышал, здесь собираются тоннели пробивать мысовые, – отозвался Гуреев. – Сквозь утёсы. А между тоннелями будут склоны взрывать и выравнивать. Внизу насыпь под рельсы тоже сделают, только временную. Пока тоннели не построят.

Проехав километров двадцать пять, мы выбрались со льда снова на берег. Дорога шла по просеке среди тайги. Но скоро машина выехала на длинную прямую улицу, образованную двумя рядами сборно-щитовых домов.

– Здесь город будут строить, – сказал Гуреев. – Только название пока не придумали.

Он остановил машину, вышел и попинал скаты, потом присел на корточки, заглянул под передок.

– В прошлом году здесь только три дома стояло, – сообщил он мне, залезая обратно в кабину, и завёл мотор. – Ну что, двинем?

– Давайте. Сколько отсюда ехать?

– Километров сорок.

– Времени почти девять. А нам к десяти надо. Успеем?

– Дорога длинная, – уклончиво ответил Гуреев.

Было видно, что ему не понравился мой вопрос. Шофёры – люди суеверные. Как, впрочем, большинство из нас. Но чёрная кошка, пустые вёдра, число «тринадцать» – это понятно. Тёмное наследие прошлого. А вот почему, например, космонавты, люди вроде отважные и без предрассудков, перед полётом тоже всякие ритуалы соблюдают? По понедельникам не стартуют. Накануне обязательно смотрят фильм «Белое солнце пустыни». В полёт берут бутылку водки, на которой всем экипажем расписываются, и после удачного приземления выпивают её. И все писают на колесо автобуса, который везёт их к месту старта. А то, мол, полёт будет неудачным. И ведь все прекрасно понимают, что тут никакой связи нет, но вот поди ж ты… Что там говорить о Гурееве, у которого, как только мы отъехали от будущего города, вдруг заглох мотор.

– И надо было вам про время спросить! – в сердцах сказал он, несколько раз безуспешно повключав стартёр.

– А что такое?

– А то. – Он вышел из кабины и откинул створку капота сначала с одной, потом с другой стороны.

Я тоже вылез.

– Искра есть? – спросил я и тут же замолк. Потому что в армии в подобных ситуациях какой-нибудь майор-политработник, ехавший в моей колонне пассажиром читать лекции на заставах, обязательно задавал водителю этот же вопрос, хотя сам ничего не понимал в двигателях. Но ему вот непременно надо было как старшему по званию возглавить процесс поиска неисправности. Со стороны это выглядело смешно.

Гуреев молча копался в моторе. Потом выругался и сказал:

– Бензонасос крякнул.

Он вытер руки ветошью, походил около машины и сказал, глядя в сторону:

– Дорога – она дорога и есть. Куда надо, туда и приведёт.

Я молчал. Гуреев тоже помолчал и закончил:

– И чего спрашивать? Это же дорога.

Я чувствовал себя виноватым, вот только не знал, в чём. Ну ладно, не надо было спрашивать. Чёрт бы побрал все эти приметы… Но разве сам Гуреев не мог вовремя заметить, что бензонасос у него скоро выйдет из строя? А если даже и не мог, то при чём здесь я? Это же техника, она имеет обыкновение ломаться иногда. И потом, у хорошего шофёра всегда должен быть запас под рукой.

И я спросил:

– Запасного-то нет?

– Да откуда. – Гуреев закурил. – Ремкомплекта – и то нет… Я в прошлом году завгару говорил: дайте хоть немного запчастей. А то ни трамблёра, ни карбюратора… Две свечки всего на запас. Ключи – и то не все… Хотя, если запчастей нет, зачем тогда и ключи.

– Бардак, – сказал я. – И что теперь делать?