Как и я без него – я это отчетливо понимаю!

– Я вас так долго откармливала, что просто не смогла… не смогла бросить вас за растерзание зверям! А если вас снова посадят на цепь, – я с ужасом распахиваю глаза. – Я же не смогу спокойно жить, зная, что загубила вашу жизнь…

Я хватаю его за лицо, покрытое шрамами, и трясу, но он не двигается.

– Камаль… – всхлипываю тихонько. – Уже темнеет, и я боюсь… мне страшно…

Он резко открывает глаза. Так резко, что я не успеваю испугаться.

Рывок.

Я не успеваю ни вдохнуть, ни закричать.

Его руки вылетают вперед, ловят меня за горло и валят на землю.

– А-а-а!

Мир переворачивается, я ударяюсь спиной о твердый пол, а Камаль нависает надо мной – громадный, тяжелый, дышащий яростью.

– Черт… – шипит он, горячее дыхание обжигает кожу. Вокруг сумеречная темнота. Я почти не вижу его лицо, только силуэт – темный, страшный, бесконтрольный.

Я истошно кричу.

А еще пугаюсь и бью его, царапаюсь и кусаюсь, пока он не вжимает меня в землю, оседлав и навалившись всем телом. Его пальцы сжимают мои запястья, тело подавляет, подминает меня под себя.

– Ты меня оглушила!

– Но я вернулась! – мой голос срывается на истерику.

– Если бы не вернулась… я бы тебя убил.

Резкая боль накрывает щеки и губы. Он впивается в них пальцами, и перед глазами мелькают белые вспышки. Боль жгучая. Я не могу выдавить ни звука. На глазах тут же выступают слезы. Я вижу: он едва сдерживается, чтобы не ударить меня.

– В прошлой жизни я не бил женщин. В этой – все зависит от тебя, Ева. Не заставляй меня. Не надо. Я не хочу быть таким, как они…

Я киваю, молча глотая слезы.

Больше ничего не могу. Тело задеревенело, язык провалился. Я не спрашиваю, про кого именно он говорит. Сердце громко гремит в ушах.

Когда он поднимается с меня, я начинаю задыхаться от всхлипов.

– Встань, – бросает он холодно.

Я не двигаюсь.

– ВСТАНЬ!

Он резко дергает меня вверх, и я неумело падаю перед ним на колени. Перед глазами появляется бляшка ремня, а мои руки хватаются за его бедра в попытке удержать равновесие. Он помогает мне удержать это самое равновесие, наматывая на кулак мои волосы. Жестоко, но действенно.

– Не надо! Я… прошу прощения… за свое плохое поведение…

– Это твоя первая и последняя выходка, Ева, – вкрадчиво шепчет зверь. – В следующий раз на коленях ты будешь стоять совсем по-другим причинам. И тебе это не понравится.

Он бегло вытирает кровь со своей головы и волочет меня за собой. В землянке он забирает сумку с деньгами, оружием и всем остальным, а затем выводит меня обратно в лес. От пережитого страха и голода ноги толком не держат. Мне не стоило делиться с ним ни стейком, ни любой другой едой. А я ему еще фрукты и овощи хотела принести, как в прошлый раз, когда он жадно поедал персики из моих рук!

– Живее, кудрявая.

От его рывка я спотыкаюсь, но он не дает мне упасть. Его пальцы словно железные кандалы сжимают мой локоть, заставляя идти вперед. Дуло его пистолета неотрывно повторяет траекторию моих движений.

Я не знаю, сколько мы движемся по лесу. Полчаса? Час? Он идет, не чувствуя в ступнях холода, и мне становится стыдно. Я-то одетая и сытая, а в его недельном рационе за этот месяц было совсем немного пищи – лишь те остатки, что приносила я. Ну и сто грамм хлеба, что выдавали ему на день. Несколько месяцев в году его морили голодом, уповая на религию и трактуя ее законы совсем по-иному – в угоду своей бесчеловечности.

Когда впереди появляются темные очертания дома, мое сердце сбивается с ритма. Это не землянка, не заброшенная лачуга – обычный дом, спрятанный среди деревьев. В округе есть соседи.