Рентген зубов я никогда в жизни не делала и думала, что придется раскрывать рот по максимуму и вгрызаться в кассету. Ан нет. От доктора вкусно пахло копченой колбасой. Видимо, обед только закончился. Она вставила в аппарат кассету «Кодак» и велела слегка приоткрыть рот и не глотать.

Охранница в рентгенологическом отделении говорила пациентке: «Женщина, вы на зубы? Надевайте бахилы. Зубная фея сейчас снимок проявляет».

Через несколько минут зубная фея вышла с моим проявленным снимком в руке и в полном восторге.

– Скажите, – спросила она, – как вам удалось сохранить все тридцать два зуба?

– Наверное, генетика, – ответила я.

– Но что вы едите?

– То же, что и все. Копченую колбасу, шоколад.

– Вот! – воскликнула рентгенолог. – А мне все говорят: не ешь копченую колбасу.

Моему выздоровлению помогли, как это ни удивительно, японские «пацанки» сукэбан. Подруга Юлька, которая работает в телике, всячески пыталась вернуть меня к жизни, в частности подсовывая мне работу с японским.

Так, она спросила меня, не знаю ли я про грозу японских якудза – девчонок сукэбан, которые держали в страхе Японию в 1970-е. Я про них ничего не знала и заинтересовалась. Стала читать и искать по Юлькиной просьбе видеоматериалы. Так был сделан один из первых шажочков к себе.

Раньше на нашем этаже было геронтологическое отделение. Лежали семьдесят человек. И у них была трудотерапия. Пациенты мыли полы, собирали листья и сгребали снег. И делали это с большим удовольствием. Сейчас трудотерапию отменили, и все маются от скуки. «Это все демократия», – говорит санитарка Оля по пути на ГБО. «При чем тут демократия, – бурчу я. – По-моему, это просто идиотизм, если называть вещи своими именами». – «Это точно», – соглашается санитарка.

Говорю своей подруге Оляше, что я хороший человек.

– С чего это ты взяла? – спрашивает Оляша.

– Ну ты же ходишь ко мне, значит, я хорошая.

– Это я хорошая, вот к тебе и прихожу, – отвечает Оляша.

Подруга Малкина спрашивает меня:

– Как дела?

– Отлично, – говорю, – как в раю.

– Я надеюсь, ты не с того света пишешь, – отвечает Малкина.

По дороге на ГБО около здания валяются ледяные глыбы. Говорю санитарке Маше:

– Да тут рай для суицидников. Ходи, как Пятачок с Винни-Пухом: «Винни, Винни, кажется дождь собирается», – и лови льдины себе на голову.

Подруга Нина спрашивает, как мои дела.

Говорю:

– Думаю, скоро выпишут. Как только наладится сон.

– Катя, если бы хороший сон был основанием для выписки, никого бы не выписывали никогда и все больницы были бы переполнены.

Санитар Саша выглядит как герой американских боевиков про русскую мафию. Он огромный, как глыба: плечи, руки, лицо. Саша добрый внутри и рассказал мне, как был дрыщом после армии. При росте метр 98 весил 86 кг, но двадцать лет качалки сделали свое дело, и теперь Голливуд ждет его. Но, кажется, Саша об этом даже и не подозревает. Ходит он медленно, несет себя, будто крейсер, который рассекает ледниковые воды. Мыть полы Саша не любит: не мужское это дело. Как и бабушек мыть. Поэтому, когда наступает его очередь, Саша глубоко картинно вздыхает.

Сидим у входа на ГБО с санитаркой Таней, ждем, когда закончится сеанс у еще одной пациентки. Вдруг заходит толпа бабушек с симпатичным бородатым экскурсоводом. Бабульки надевают бахилы и уходят на второй этаж на экскурсию в больничный музей. Спрашиваю Таню, много ли еще осталось ждать, а то я бы в конец очереди из бабулек пристроилась, послушала бы рассказ про историю больницы, благо экскурсовод симпатичный.

– О-о, – говорит Таня, – так бы сразу и сказала, что пошоркаться с ним хочешь, а то музе-ей, экскурсия…