Может быть, из-за этого сходства Ромка всегда брал его под свою защиту.

– Заткнись, Боча! На себя посмотри! – обрывал он задиру, когда тот чересчур донимал ранимого Макапку.

– А че мне на себя смотреть? Я на девчонку не похож, – ухмылялся тот.

Надо признать: на девчонку он походил меньше всего. Ушастый, лобастый, с носом-картошкой, от загара почти черно-лиловый, как баклажан, он скорее смахивал на отпетого хулигана. Таковым он и слыл во дворе. Но Ромка считал его не хуже и не лучше других.

Бочей его прозвали из-за брата, так как его старший брат тоже был Боча. А тот, скорее всего, получил это прозвище оттого, что часто засиживался в пивном баре и выпивал по восемь кружек пива за один присест. Старший Боча успел уже и в армии послужить, и на зоне год отсидеть. От него Боча-младший нахватался всяких блатных словечек и друзей своих называл не иначе как «кореша́». Или еще – «корешки». Но Ромку он уважал и обычно слушался.

Был у Бочи еще и младший пятилетний брат Коля, или Колесик, которого иногда звали Бочиком. Боча, несмотря на свой грубый нрав, всячески опекал брата. Не приведи бес кого-нибудь дать Бочику хотя бы щелбан. Боча налетал, как разъяренная медведица.

Четвертым в компании (если не считать Бочика) был Вовка Ковригин, или попросту Коврига. Он был невысокий, упитанный, круглолицый и веснушчатый. Коврига был знаменит тем, что однажды в школе, дежуря в столовой, слопал в одиночку шесть порций котлет с картофельным пюре. Когда учителя допытывались у него, думал ли он, поедая котлеты, о своих товарищах, которым не достанется еды, Коврига надувал губы и часто моргал – только и всего.

Понятное дело, что у Ромки в команде он бы так ни за что не поступил – не оставил бы друзей без котлет или без чего-то еще. Знал: тут с ним цацкаться не станут.

Поутру, выскочив из дому, мальчишки обычно первым делом бежали к сосне, взбирались на нее и, уже сидя в гуще душистой, чуть влажной от росы хвои, дожидались остальных и решали, с чего начать этот день: сыграть ли в футик (футбол), или в «минус пять», или в «ножную собачку», или в «города», или в «пекаря», или… Всех вариантов и не перебрать!

Но однажды, вот так же прибежав утром к столу, они застыли ошарашенные и лишь моргали глазами, как Коврига после шести порций котлет. Вместо их красавицы-сосны, ставшей им совсем родной, торчал безобразный обрубок – без вершины, вообще без единой ветки. Просто неровный, покрытый корой столб, утыканный сучками – старыми и свежими…

Говорили: дерево мешало электропроводам, что тянулись от фонарного столба возле дома к гаражам.

Тогда-то Ромка впервые подумал, что от взрослых, как и от мальчишек-хулиганов, можно ждать всякого…

А после случая с Мумбой он убедился, что взрослые бывают не только зловредными, но и… очень опасными.

Мумба, бездомная дворняга, давно прижилась в их дворе. Это была сучка желто-коричневого, как ствол их сосны, окраса, короткошерстая, с длинным хвостом и длинными лапами и умной тупоносой мордой. Поначалу она обитала под тем же деревянным столом, служившим ей крышей. Но потом по предложению Ромки мальчишки рядом с гаражами устроили Мумбе жилище – из обломков досок сколотили конуру. Плоскую крышу покрыли куском рубероида, добытым на стройке, а внутрь настелили всяких тряпок. Макапка притащил из дому миску для еды, да такую красивую, что на другой же день ее кто-то украл, так что пришлось ограничиться пластиковой банкой из-под селедки.

В общем, Мумба счастливо в этом домике зажила. И даже пыталась в знак благодарности служить: лаяла на всех незнакомых. То есть, можно сказать, охраняла их пятиэтажный дом. И это ее погубило…