И самое главное: он опять принялся бунтовать против властей. В 1994 году крупнейшим представителем власти в папиной жизни была наша мама, и его бунт против мамы выразился в покупке подержанного спортивного автомобиля, для чего пришлось взять огромную ссуду в банке.

Ссоры по этому поводу продолжались не один месяц. Мама кричала, что им нечем расплачиваться по кредиту, а папа ей возражал, что эта покупка изрядно повысила их рейтинг кредитоспособности. Результат был неизбежен: папа сел в свою новую крутую машину и поехал в Лондон на концерт Oasis.

Иными словами, у него грянул кризис среднего возраста, обусловленный взлетом брит-попа.

– Эй, растаманы, – говорит папа с ужасным ямайским акцентом, затягиваясь косяком. – Курите травку, и будет вам счастье.

– Крисси! – говорю я. – Белая куропатка!

«Белая куропатка» – наши кодовые слова, означающие «нам надо срочно поговорить, без свидетелей».

Уже через минуту мы с братом запираемся в ванной. Я сижу на краю ванны, Крисси – на унитазе.

– Меня напрягает, что папа валяется у меня на диване, укуренный вусмерть, и демонстрирует расистские замашки, – говорю я, закуривая сигарету. – Я не для того переехала в Лондон и плачу за квартиру.

– Мне нужно, чтобы он укурился, – отвечает Крисси, сам изрядно укуренный. – Он всю дорогу держался на трезвяке и рассказывал мне, как сильно он ненавидит маму. Старый хипарь на эмоциях – это, знаешь ли, жуткое зрелище. С расизмом справиться проще. Из-за расизма он не рыдает. Ты когда-нибудь видела, как папа плачет? Он расплакался сразу за Ковентри. Это кошмар – наблюдать, как рыдает мужик в его возрасте. У него трясется второй подбородок, – говорит Крисси, вздрогнув.

– Блин, – говорю я с сочувствием.

– Да. И еще он пытался рассказывать, как хороша мама в постели.

Я зажимаю уши руками.

– Не навязывай мне свои травмы, Крисси. Я не хочу нагружать себе голову мыслями о сексуальной жизни родителей.

– Больно слышать такие слова, подруга, – говорит Крисси. – Я разделю свою травму с тобой. Теперь ты тоже думай о том, как мама с папой занимаются сексом.

– Я тебя не слышу, – говорю я, еще крепче зажимая уши.

Думай, как мама с папой занимаются сексом, произносит Крисси одними губами.

– Сиди и думай.

Я набрасываю ему на голову полотенце. Он его не снимает.

– Так даже лучше. Спокойнее, – говорит он задумчиво. – Мне нравится. Как будто в камере сенсорной депривации.

– Я не хочу, чтобы папа пошел на концерт, – говорю я со стоном. – Я ненавижу, когда он знакомится с теми, с кем я контактирую по работе. Помнишь, что было в тот раз, когда он встретился с Бреттом из Suede?

Я неоднократно брала интервью у Бретта. Когда папа встретился с ним на одном из концертов, он поприветствовал его так: «Дружище, я бы пожал тебе руку. Но я только что из сортира, а краны у них не работают. Не буду же я тебя трогать обоссанными руками». Это не то впечатление, которое мне хотелось бы произвести на привлекательного рок-музыканта из звездной когорты.

– Не бойся. Он не пойдет на концерт, – загадочно сообщает мне Крисси из-под полотенца.

– Что?

– Я сыпанул ему сканка в последний косяк. Теперь он неделю будет лежать пластом.

И действительно, когда мы возвращаемся в гостиную, папа лежит на полу, слушает «Эбби-Роуд» на полной громкости и глядит в потолок.

– Пап, ты идешь на концерт? – осторожно интересуюсь я.

– Нет, солнышко, – говорит он, сонно поглаживая свой живот. – Я скоротаю свой день в этой солнечной комнате. Ступайте, дети. Оставьте старого папу его мечтам.

Крисси тянется за пакетом с травой. Папа хватает пакет, выбросив руку с пугающей силой и скоростью Терминатора.