Спустя минуту они зашли в столовую, и Стивенсон начал расспрашивать охранника о ночном происшествии.

Аквануа украдкой, но победоносно поглядывал в сторону бывшего соседа, словно предупреждая о том, что теперь ему не поздоровится.

Закончив расспросы, Стивенсон подошёл к Малышеву, окинул его осуждающим взглядом и поинтересовался:

– Что вас не устраивает?

– Я не хочу жить с типом, который ночью пытался меня изнасиловать, – поднявшись, спокойно ответил тот, хотя внутри у него и всё бурлило от негодования.

– Он врёт! – с деланным возмущением воскликнул Аквануа из-за спины администратора. – Он сам набросился на меня, пытаясь задушить! Он русский мафиози и ненавидит чёрных, поэтому его нужно арестовать и депортировать!

Малышев только презрительно ухмыльнулся и промолчал.

– В нашей стране расизм по отношению к чернокожим недопустим, учитывая их тяжёлое колониальное прошлое, – назидательно сказал Стивенсон. – У нас за это – депортация в течение двадцати черырёх часов!

– Выходит, для того, чтобы меня не обвиняли в расизме, я должен был позволить себя изнасиловать?! – не сдержавшись, повысил голос Малышев.

– Успокойтесь и не надо на меня кричать! – раздражённо одёрнул его Стивенсон. – Вы же интеллигентный, образованный человек, а ведёте себя, как… – укоризненно покрутил он головой. И, всем своим видом демонстрируя, что с таким грубияном продолжать разговор не намерен, направился к дверям.

Аквануа – за ним, оглядываясь через плечо с самодовольной улыбкой.

Стараясь в их сторону не смотреть, Малышев опустился на стул и возмущённо подумал: «Вот как дело-то повернул – расиста из меня сделал! А вот про то, где мне теперь жить, не сказал ни слова! «Интеллигентный, образованный…» – раздражённо передразнил он администратора. – Вот эти-то качества при общении с такими мерзавцами мне как раз и в ущерб, потому что с ними надо так же, как и они – нагло и цинично!»

Спустя полчаса к Малышеву подошёл высокий, чернокожий охранник, который только что сменил прежнего. Он положил перед ним на стол лист бумаги с ксерокопией плана города и сказал:

– Иди в Хэлп – Лайн – это линия помощи эмигрантам. Там тебя зарегистрируют и помогут решить проблему с жильём. И возьми с собой все документы, которые ты получил в лагере.

Отметив зелёным маркером маршрут движения и расположение учреждения, он ушёл.

Малышев вынул из сумки документы и оставил её в караулке.

Выйдя из отеля, он сверил свой путь с планом и через сквер направился в сторону набережной.

В начале сквера стоял бронзовый памятник королеве Елизавете I, которая, восседая на троне, держала скипетр и державу.

Заметив, что у неё на груди зияет чёрное отверстие от пули, Малышев с неприятным чувством подумал: «Кому-то не угодила… А я-то считал, что своих бывших монархов ненавидят только в России…»

Перейдя наводнённую транспортом дорогу, отделявшую город от набережной, он повернул налево.

До зимнего декабря оставались считанные дни, но здесь, на берегу Ла-Манша, почти по-летнему пригревало солнце, было тихо и благодатно, а небо поражало голубизной. Везде росло так много пальм и кипарисов, что Малышеву казалось, будто он попал в субтропики.

На море стоял полный штиль и было время отлива. Оно искрилось и переливалось, а на широкой песчаной полосе оголились нагромождения чёрных камней. На них грелись на солнце, взлетали и садились множество крупных чаек, оглашая воздух раздирающими криками. Некоторые из них осмелели настолько, что важно и лениво разгуливали по набережной, не обращая внимания на людей. А когда поневоле приходилось уступать дорогу, то они возмущённо, совсем по-овечьи блеяли и долго не могли успокоиться.