– Да это я, Петя, я! – круглое лицо Парамоновой склонилось над ним с заботой и интересом, – Испугался?

– Нет, конечно, чего мне бояться? – буркнул быстро взявший себя в руки парень, схватил женщину за тонкое запястье и увлёк её, горячую и желанную, в пахучую траву, – Иди сюда.

Пуговички на коротком Марьином халатике сами собой выскочили из петелек, и оказалось, что под халатиком на любвеобильной Марье ничего нет. Она живо справилась с ремнём на Петькиных брюках, умело расстегнула ширинку и, глупо хихикая, запустила холодные ручонки в самое заветное, уже начинавшее пылать пожаром сладострастия, место. Повеселевший Петька мигом забыл про свои полночные страхи, выскользнул из-под горячей любовницы, словно уж, и крепко обхватил её за талию, разворачивая к себе спиной и зарываясь носом в мягкие, пахнущие ландышем волосы.

– Петь, идёт кто-то.

Вот так и всегда: только ему, жадному до плотских утех и жарких развлечений, похорошело, как кто-то припёрся. Неприятная догадка заставила Петькино сердце похолодеть.

– Муж твой? – прошептал встревоженный Рукавица, проворно застёгивая брюки и собираясь дать дёру.

– Да не, кто-то невысокий, – Марья высматривала кого-то невидимого из-за берёзы, как заправский разведчик, – Не пойму, вроде пацан чей-то. Глянь, Петь!

– Ребёнок? Откуда тут ночью ребёнок? – Петька изо всех сил напряг зрение, пытаясь разглядеть нарушителя их с Марьей уединения.

По тропинке, метрах в тридцати действительно крался какой-то пацан в натянутой по самые глаза тёмной кепке и с огромной сумкой через плечо. Полная луна скрылась за облаком, и подробнее разглядеть мальчишку Рукавице не удалось.

– Сюда идёт, – констатировал он недовольно, – Давай затаимся, а то не хватало ещё, чтоб про нас с тобой по селу растрепал.

– Давай.

Через несколько секунд пацан с ними поравнялся.

– Манька Сорванец! – вскрикнул Петька, забывая про конспирацию.

– Ай! – взвизгнула застигнутая врасплох Манька и резко дёрнулась с места.

– Стой! – Рукавица был настроен решительно – на днях хулиганистая Сорванец поработала в их курятнике, но мать упорно не хотела с воровкой связываться. «Может, не она?», – пожимала добрая женщина плечами, виновато улыбаясь, – Стой, всё равно догоню! Опять по селу промышляешь, рожа уголовная? А ну показывай, что в сумке! Посмотри, Марья, что у воровки в сумке.

– Петя! – горестно вздохнула Марья Парамонова, недовольная тем, что любовник её выдал.

– Марья? О, какая такая Марья? Уж не Парамонова ли? А муж Марьи знает, что вы тут вдвоём в кустах околачиваетесь? – Маньке палец в рот не клади – Петькину оплошность она пустила в дело сразу.

– Ты мне зубы не заговаривай, – не унимался Петька, пробуя действовать нахрапом. На другую бабу он бы свои мужские чары пустил, а эту замызганную пацанку только силой мужского характера взять можно, – Показывай, что в сумке.

– Известно, что: помада и духи, я же девушка. А вот, чем вы здесь занимаетесь в темноте? – Манька хитро усмехнулась, – Неужто подарок Марьиному мужу готовите?

– Не твоё дело, – фыркнул Рукавица, озадаченно почёсывая затылок. Если Сорванец Марьиному мужу про сегодняшнюю ночь доложит, будет катастрофа. Тот разбираться не станет. Пропишет в челюсть разок-другой, хорошо, если зубы не выбьет, а терять ровные белые зубы Петьке очень не хотелось, – Гуляли, воздухом дышали, безо всякого злого умысла, а тут ты крадёшься, мы за тобой и пошли, – принялся он сочинять на ходу, но выглядели оправдания неправдоподобно.

– Вот и я гуляю. Ты же сам говоришь, что без злого умысла. Если вы с замужней Марьей ночами гуляете, то мне, незамужней, сам Бог велел, – рассмеялась Сорванец задорным смехом, – Может, я на свидание иду.