Если б и появился у них на селе другой первый парень, то Петька Рукавица затмил бы и его – таких пригожих парней в их краях отродясь не рождалось: широкоплечий, высокий, темноволосый, красивый, с озорной белозубой улыбкой и болотно-зелёными глазами Петя был мечтой всех незамужних девушек округи, но не гнушался крутить любовь и с несвободными, взрослыми женщинами.

Этим летом Петьке исполнялось двадцать пять, но женить его, ветренного и своенравного, на себе никому из местных барышень до сей поры так и не удалось, поэтому проживал Рукавица с матерью-вдовой. Петина мама была женщиной мягкосердечной, в пригожем сыне души не чаяла и позволяла тому месяцами нигде не работать и сутками напролёт гулять. Добрая женщина отчаянно надеялась, что Петька влюбится и остепенится, и тот, хоть её надежд и не разделял, регулярно мамину мысль эксплуатировал.

– Ой, мама, какая же Ольга Колесникова – умница и красавица. Наверное, её в жёны возьму, как думаете? – спрашивал хитрец у матери, зная, что та терпеть не может легкомысленную Колесникову.

– Петя, да какая же это умница? Дура набитая! Лицо смазливое, а репутация никуда негодная. Пошла в степь корову встречать, а сама с пастухом спуталась, зачем тебе жена гулящая? – вздыхала мама, осуждающе покачивая головой.

– Ваша правда, мама, – делал вид, что расстроен, Петя, – А ведь Ольга мне нравилась. Глаза у неё красивые и печальные, а походка какая горделивая.

– Бедный мой сыночек, не переживай, – успокаивала мама, – Найдёшь себе другую невесту, хорошую и честную.

– Да как же мне, мама, не печалиться, когда моё молодое сердце от жестокой боли остановилось?

– Ой, сыночек! Ой, Петенька. Давай я тебе своей фирменной настоечки на травах налью, грамм пятьдесят.

– Давайте, мама, только не пятьдесят, а всю бутылку – мне о-очень плохо сейчас. И, это… я сам себе налью. Не хочу, чтоб вы мою слабость видели.

Так и жили.

В ту злополучную ночь Петька Рукавица поджидал в тенистой роще возле дома покойницы Ужицкой свою давнюю любовницу Марью Парамонову, известную на всю область замужнюю вертихвостку. Муж у Парамоновой сильно пил и частенько неверную жену ругал, но Марья своего ревнивого тирана не боялась – заболтает его сказками да клятвами, уложит ночью пьяного в кровать и прочь из дома в густую, как домашняя сметана, темень. К Петьке. Ну, или ещё к кому – тут уж, кто первый подсуетится.

Ночь была безветренной, и тишина в округе стояла такая, что Петьке, не особо смелому человеку, стало страшно. Хуже всего, что взошла полная луна, а это природное явление не сулило ничего хорошего, ведь всем известно, что в полнолуние творятся самые страшные и странные вещи. Ещё и свежая покойница рядом, как на заказ – тело бабки Ужицкой дожидалось скорых похорон в доме за невысоким забором, всего в нескольких метрах от озябшего от тревоги и мыслей о вечном Петьки Рукавицы.

На пару мгновений взволнованному парню показалось, что с подворья Ужицких дурным запахом повеяло: разложением и могильным смрадом.

– Пф-ф…

Чтобы успокоить нервную дрожь, Петя плотно прижался взмокшей спиной к молодой берёзке, скрываясь в тени её пушистой кроны, как будто от кого-то прятался, брезгливо сплюнул и отвернулся в другую сторону. Метрах в пятидесяти от рощи виднелись кресты и памятники старого кладбища.

– Твою ж мать, – выругался парень, крепко зажмурив глаза, и тут же подпрыгнул от неожиданности и ужаса.

– Вот ты где, – прошептал кто-то влажным и громким шёпотом над его левым ухом, – Всю рощу прочесала, пока тебя нашла.

– Ай! – вскрикнул насмерть перепуганный Петька и завалился от шока на бок.