— Что это?

— Да откуда я знаю?!

— Да сколько можно?! — заорала вдруг за их спинами Катькина мама. Маринка обернулась — та стояла в дверях в ночнушке и бигудях и угрожающе упирала руки в бока. — Вы что, русский язык не понимаете? Вы чего орёте, как потерпевшие? — жёстко тряхнула Катьке пальцем: — Чтобы никаких больше подружек с ночёвкой, ясно?! — И указала Маринке на дверь: — А ты иди туда, где тебе постелили!

Маринка ломанулась мимо неё в прихожку, схватила свои босоножки и сумочку и, от души хлопнув дверью, выскочила во двор. Не обуваясь, кинулась вниз по улице.

Фонарей здесь не было в принципе, только, кое-как освещая дорогу, проглядывала сквозь лёгкую дымку облаков ущербная луна. Одна за другой начинали брехать взбудораженные шумом собаки. А Маринка рыдала в голос и хотела сдохнуть. В кулаке, до боли впиваясь острой гранью в ладонь, лежал кулончик на порванной цепочке — половинка сердца, которую она подарила Киру на полгода их отношений. Которую он потерял незадолго до отъезда в Италию, и которую она нашла теперь в подушке лучшей подруги.

В конце улицы, проходя мимо дома Кира, остановилась. Какой же он гад... Какой же он...

Рванула с шеи вторую половинку сердца и швырнула её в запертые ворота.

— Пошёл ты к чёрту, Круглов!

3. Глава 3

В гаражах всё было так же, как два года назад — засыпанные битым кирпичом дорожные ямы на въезде, вечно переполненные всяким хламом мусорные баки, стая прикормленных собак на территории.

Старенький жигулёнок уже покрылся пылью. Отец, хотя считай всю жизнь и провёл за рулём фуры и зарабатывал вроде неплохо — но за крутой тачкой в быту никогда не гнался. А жигулёнок это так, как он говорил: «Если вдруг что — чтобы не пешком» В нём, говорят, и угорел. Просто закрылся в гараже изнутри, пустил движок на холостых и...

Зачем, бать? Зачем?

Осмотрелся по сторонам — в углу навалены старые батареи, метровые обрезки массивных металлических балок, арматуры и прочего чёрного лома. Похоже, отец продолжил заниматься железом и после его ухода в армию. В другом углу высилась гора прорезиненной оболочки от силовых кабелей. Значит, и цветметом промышлял.

Всё время хотелось жрать. Тело требовало обратно свои высосанные армией одиннадцать кэгэ, и Данила охотно шёл у него на поводу, весь день закидываясь на бегу всяким хламом, и с нежностью вспоминая поджидающие его дома тёть Ирины щи и котлетки.

У входа на центральный вокзал купил огромную шаурму, надвинул пониже козырёк бейсболки и пошёл искать Рыхлого. Проходя мимо сувенирного ларька на первой платформе, там, где зажимал вчера девчонку, замедлил шаг. А неплохо они, должно быть, смотрелись-то со стороны! Прям парочка: он дембель, а она, типа, встречает. Страсть, все дела. Ухмыляясь, лизнул укус на губе.

Если честно, все два года в армии он втихую завидовал пацанам, которых дома ждали девчонки. Вот это всё: фоточки, письмишки... Романтика! Но, правда, и на тех, кого не дождались, тоже насмотрелся. Один такой даже повеситься на ремне пытался, потом всем отрядом из-за него сутки на плацу по стойке смирно стояли. Коллективная ответственность, хрен ли.

Не, ну их на хрен, этих баб напостоянку. Что у них в башке — не понятно, а заморочек из-за них — мама не горюй! То ли дело случайный съём — тут тебе и азарт, и новизна, и никаких обязательств. Но, правда, иногда и укропом по морде... Но так даже интереснее.

Рыхлого нашёл на скамеечке возле касс. С наигранной ленцой поглядывая на снующих вокруг пассажиров, он явно выискивал взглядом кого бы нагреть в картишки. Данила присел рядом.

— Вестку передал?

Рыхлый не ответил.