— Ага, ага... Конечно, расскажи, ага...

— Короче, — снова расплываясь в неудержимой улыбке, Маринка обняла подтянутые к груди коленки, — подхожу, говорю: «Последний раз предупреждаю, отвали по-хорошему, пока мой отец не вернулся!» А он ржёт, прикинь! Говорит: «Ой, всё, напугала!» Дурак. А потом такой: «Не кипеши, мала́я, я просто извиниться хотел» — и, опа, руку из-за спины вынимает, а в ней укроп!

— Чё?

— Укроп, Кать! Прикинь? Большой такой пучок, а из серединки цветок с клумбы торчит!

И они на пару расхохотались.

— Девочки, — постучалась в закрытую дверь комнаты Катина мама, — мне вообще-то на сутки завтра к шести.

— Да, мам, мы всё уже, ложимся! — крикнула Катька, и понизила голос: — Ну, а ты?

— Ну говорю же, офигела я! — тоже перешла на шёпот Маринка. — И взяла.

— А-а-а, ну всё Иванова, это залёт! — азартно воскликнула Катька. — Цветы взяла — считай, дала! — и тут же спохватившись, прикрыла рот рукой. — А дальше?

— А дальше, этот гад опять полез целоваться, и я ему его же укропом по морде надавала. А потом Оксанка позвала, и я сбежала. Еле вырвалась, прикинь!

— Оу, как романтичненько, — подёргала Катька бровями. — Симпотный хоть?

Маринка пожала плечами.

— Ощущение такое, как будто я его уже где-то видела. А так — ну... обыкновенный. Кир намного лучше! Просто небо и земля!

— А, ну конечно! Тебя послушать, так твой Круглов прям бог всех богов! — фыркнула Катька. — Хотя на самом деле, чё там — рожа смазливая да кубики на прессе и всё. Подумаешь, невидаль! Он даже целуется, если честно, так себе!

В стену снова постучали:

— Кать, ну я прошу, потише!

— Всё, короче, давай спать, — поднялась она с диванчика, разложенного для Маринки в гостевой, и кинула него постельное. — Сама застели, ладно? Одеяло и подушка в шкафу.

Пытаясь придушить волну ревности, стремительно сменяющую недавнее веселье, Маринка деловито заправила простынь и натянула пододеяльник на лёгкое летнее одеяло.

Но снова это навязчивое ощущение, что происходит что-то не то...

Внезапно остро пожалела, что вообще припёрлась сюда с ночёвкой. Всё теперь раздражало: и чужая комната, и узкий диван, и сама Катька. Особенно Катька! Не удержалась, стерва, напомнила... Опять. Не слишком ли часто в последнее время? С тех пор, как они переехали сюда, так её прям регулярно распирает! Значит, не так уж она и забыла. Или это она вообще не про тот раз намекает?

Села на диванчик, согнулась, уткнувшись лицом в подушку. Это невыносимо... Невыносимо! Остро вспомнился Кир: его крышесносная улыбка и сумасшедшая харизма, против которой нереально устоять. Шикарное рельефное тело и даже запах... Запах?

Резко разогнулась, глядя на лежащую на коленях подушку. Она была уже в наволочке, видно, до этого на ней спал кто-то другой... Кто-то другой? Лихорадочно завертела её в руках, принюхиваясь, выискивая зоны, где тонкий, едва уловимый аромат будет чётче... Это парфюм Кира, разве нет?!

Всё внутри заколотилось. Да. Она знала. Она всегда знала, чувствовала это! Просто прятала голову в песок, дура, но... Так, спокойно. Это просто мужской парфюм. Может, на подушке спал Катькин брат, или его друг... Снова ткнулась в неё носом, повела руками, разглаживая складки... И нащупала что-то внутри наволочки. Что-то маленькое, жёсткое, с неровным краем...

С ноги долбанула в дверь Катькиной комнаты:

— Это что?!

Катька испуганно подскочила с пуфика.

— Что это? — потрясая найденной в подушке уликой, угрожающе двинулась на неё Маринка. — Ах ты, скотина... Ах ты... — И схватив подвернувшуюся под руку книгу, швырнул в Катьку. — Сука!

— Ты офонарела, Иванова? Ты чё творишь, истеричка?!