Белов доказал своими произведениями оправданность эпического взгляда в деревенской прозе, так как этот взгляд сам по себе соответствует ощущению событий.
Однако это не значит, что существует возможность только такого приближения к материалу. Важно лишь, чтобы другой подход был столь же определенным, точным по отношению к изображаемому, чтобы он не смешивал различных точек зрения.
В том, что право на литературное существование разговорного живого слова, отзывающегося местом своего употребления – местным диалектом, обеспечивается только уместностью его использования, лишний раз убеждает книга В. Астафьева «Последний поклон».
Заключительные ее главы были опубликованы в 1978 году журналом «Наш современник». В том же году книга вышла отдельным изданием. Произведение как будто закончено, но Астафьев признается, что книга владеет им, и, уже не раз ставя точку, он вновь возвращается к ней и к своим воспоминаниям:
Шло время. Я терял близких людей и, всякий раз, оставаясь жить на земле дальше, чувствовал не только Вину перед ними, но и желание рассказать о том, что это были за люди и как печально, что их не стало.
Писатель возвращается не только с тем, чтобы дописать новые главы, но и – переработать первоначальный текст. Он уточняет стиль, главным образом избавляясь от всего, что угрожает ненужной книжностью или красивостью. Одной из самых опасных в этом отношении была первая новелла «Далекая и близкая сказка», несколько отличная от других и по языку, и по событиям. В ней речь идет о необычном жителе сибирской деревни Овсянка – о Васе-поляке. Собственно, его настоящее имя Станислав, но, родившийся на подводе, на которой его ссыльные родители направлялись из Польши в Сибирь, он был переименован на русский лад. Вася успел состариться, похоронил родителей, но постоянно тосковал по никогда им не виденной родине. Иногда он брал скрипку…
Не просто рассказать такую историю, избегая излишней чувствительности и красивости. А это лишь только начало. Надо еще передать, как музыка полонеза, который играет, тоскуя по родине, ослепший поляк, воспринимается одиннадцатилетним деревенским мальчиком, как он, охваченный внезапным желанием умереть, бежит на кладбище к могиле матери… А потом, много позже, уже в конце войны, ту же мелодию в маленьком польском городке, пропахшем «гарью, трупами, пылью», слушает молодой офицер: «…музыка разбередила воспоминание…». Это одна из тех фраз, от которых освобождается Астафьев, отдавая предпочтение не литературному, а звучащему, живому слову.
Эта первая новелла дает ключ к замыслу книги. Восстановить память о прошлом, необратимом, но навсегда осевшем в человеке и сохраняющем над ним власть. Уходят люди, и с ними уходит их время, задерживаясь в памяти тех, кто еще остается на земле.
Лишь слово удержит прошлое, и ему доверяет Астафьев свою благодарную память. Однако это не значит, что она избирательна и способна различать только доброе, забывая о злом. Бывало всякое, и равно оставило след в душе, прорываясь далеко не только музыкальными ассоциациями, но и необъяснимым для окружающих взрывом, когда голодный бездомный мальчишка набрасывается на придирчивую и такую неправдоподобно опрятную учительницу:
Ничего в жизни даром не дается и не проходит. Ронжа не видела, как заживо палят крыс, как топчут на базаре карманников сапогами, как в бараке иль жилище, подобном старому театру, пинают в живот беременных жен мужья, как протыкают брюхо ножом друг дружке картежники, как пропивает последнюю копейку отец и ребенок, его ребенок сгорает на казенном топчане от болезни…