Настойчивое возвращение вспять к «мужику», требование проявить к нему побольше уважения в устах некоторых современных писателей и критиков может быть воспринято как требование большего уважения к ним самим в качестве единственных полноправных в литературе представителей этого самого мужика. Я уж не говорю о том, что и само понятие «мужик» в теперешней ситуации, когда, как показывают те же писатели, от прежней деревни мало что осталось, выглядит анахронизмом, который невозможно подновить. Тот или иной человеческий тип сохраняется, лишь пока существует его среда обитания, консервировать же социальную среду невозможно, и нужны ли здесь экологические заповедники?

А вот культурные, духовные ценности сохранить можно и совершенно необходимо. Кто им наследует? Культуре наследует культура, воплощенная не только в памятниках, текстах, но и в людях.

Достаточно вспомнить произведения деревенской прозы, чтобы убедиться в стремлении авторов показать судьбу и сознание деревни не в застывшем, неизменном, а в историческом времени. Имена хорошо известны: Белов, Астафьев, Носов, Абрамов… Говоря о судьбе деревни, они далеки от того, чтобы изображать ее в тонах преимущественно радужных, напротив, даже процессы, направленные на благо деревни, видятся им не только в свете конечной цели – далеко не всё готовы они оправдать или признать неизбежным на пути к ней. Их самый сильный аргумент – человек деревни, показанный изнутри, с точки зрения его восприятия, переживания и его меняющегося мышления. Традиция изображения по отношению именно к этому человеческому типу сравнительно недавняя, так, в 1930-х годах, оценивая новаторство М. Шолохова, В. Шкловский писал:

Из этого не следует, что классики сознательно игнорировали фактор исторических перемен. Просто сами перемены, не только затронувшие, но взорвавшие крестьянскую психологию и деревенский быт, относятся к нашему времени.

Понять своего героя изнутри, то есть разделить с ним его внутренний мир, а одновременно понять его место, значение и его сложности в мире историческом – вот та задача, которую поставила деревенская проза по отношению к своему герою. Учитывая особенности материала, все же нельзя не заметить, что современная литература в целом видит своего героя на пересечении этих двух планов: истории и психологии.

Но всякий раз заново встает необходимость обнаружить художественную соразмерность изображения, одновременно увиденного глазами героя и включающего его самого в общую картину уже в качестве объекта чужого видения и оценки. Во всяком случае, обязательным моментом этой общей соразмерности в произведении будет точная соотнесенность авторской точки зрения и точки зрения героя, когда талант перевоплощения должен быть не меньшим, чем талант отстранения, дающий возможность сделать необходимый шаг в сторону. Сразу скажу, что вторая способность в меньшей степени проявлена в деревенской прозе. Вот на этом и задержусь подробнее.

Понятна поглощенность писателей новым, ранее небывалым, не увиденным в литературе. В данном случае это деревенский житель, живущий в собственном доме, говорящий только ему присущим языком, показанный не со стороны, а изнутри. Языком писатели увлечены особенно сильно и в точности его воспроизведения видят одно из своих главных достоинств. В чем они правы. Однако главным достоинствам сопутствуют и главные недостатки.