Вот и отец никогда бы не признался, что дело в нем. Нет, он упорно находил поводы обвинить во всем мать, дрожащую перед ним, словно осиновый лист. Из воспоминаний Валентина я понял, что мама первое время старалась папеньке во всем угодить, чтобы лишний раз его не злить, боялась хоть слово поперек сказать. Но потом поняла: что бы она ни делала, его это не устроит. Он все равно найдет повод «наказать» ее, слабую и безвинную.

В тот вечер все было хорошо. Мы с братом спали, дом сиял чистотой, хотя помощниц у мамы не было, и она все делала сама. Ужин ждал своего часа в холодильнике, разогреть его – дело пары минут. А сама мать, утомившаяся за день, просто не смогла больше ждать, клевать носом. Постоянные бытовые хлопоты и жизнь в страхе выпивали из нее все силы. Да еще и папаша никогда заранее не предупреждал, если задержится, приходил, когда хотел. Мог и до рассвета не явиться в родные пенаты – так что же, матери вовсе не спать?

Гаррик, я уверен, мог это понять. Дураком он не был и родить такую простую мысль не составило бы труда. Но ему требовался повод для совершения очередного акта насилия и он его нашел. А потому, зайдя в дом, сразу отправился в спальню, чтобы в очередной раз воспитать глупую женщину.

Валентин проснулся от истошных криков, и побежал в родительскую спальню. Там его взгляду открылась ужасная картина: разъяренный отец за ногу стащил мать с кровати и волок ее за собой, как жестокий ребенок тряпичную куклу. Мама цеплялась за ножки мебели, за углы, ночная сорочка на ней задралась до бедер, волосы спутались, на лице обнаружились свежие ссадины. Она кричала от испуга и Гаррик периодически останавливался, ударял ее ногой и шипел, что убьет, если она разбудит его детей.

Маленький Вэл понял: сейчас лучше не попадаться чудовищу на глаза, не показывать, что он уже проснулся. Не давать ему очередного повода для того, чтобы бить маму. В ужасе он помчался обратно в нашу комнату, закрыл поплотнее дверь, заткнул щель между створкой и полом какой-то одеждой, чтобы звуки не проникали в спальню, и не разбудили меня. А сам сел у моей кровати, зажал уши руками и дрожал от ужаса. Так он, в конце концов и заснул, напоследок подумав, что утром ему будет попросту страшно покидать помещение.

А проснувшись, вздрогнул от резкого крика отца, и действительно долго боялся выходить из комнаты. Когда же дверь распахнулась, сжался, желая уменьшиться до размеров песчинки или исчезнуть вовсе. В спальню ворвался разъяренный Гаррик. Но увидев испуганного старшего сына, остановился. Покачался с пятки на носок, потом подошел к колыбели, где спал я. И, развернувшись, вышел из комнаты. Позже, когда все еще напуганный Валентин спустился вниз, сообщил, что наша мама ушла.

– Ее счастье, что глупая баба не попыталась вас забрать. Но слышать о ней я больше не желаю. Ты меня понял?! – грозно спросил он у маленького мальчика.

Брат кивнул. А потом прошелся по комнатам, увидел, что некоторые мамины вещи тоже исчезли. В этот момент он отчаянно понадеялся на то, что отец сказал правду, и мама действительно ушла, а не… В мое время Власта переживала научный рассвет и люди отказались от веры в Бога, считали, что все в их руках. Но шестилетний малыш, которого никто никогда не учил молиться, в то утро отчаянно просил высшие силы, чтобы все было так, как сказал Гаррик.

– Пусть никогда больше мы не увидим ее. Но пусть она будет жива. Пусть папа не купит мне больше ни одной игрушки, пусть я никогда не съем больше десерт. Но пусть будет так, что мама и правда убежала. И… И пусть папа ее не найдет! Ну пожалуйста! Пусть ей больше не будет страшно и больно.