Да, наша богиня всегда была хороша собой. Очаровательная в юности, с годами она только краше становилась и действительно всегда оставалась красавицей. Но для меня никого лучше Регинки все равно нет.

– Для меня ты самая красивая. – сообщил я ей, отыскивая первые страницы дневников Дана. – Ты же вроде видела ее фотографии? В гостиной у Хроносов висят.

– Ой, совсем мельком и давно. Но помню, что они красивая пара.

– Мы с тобой тоже. Ну что, так как всеотец старше своей супруги, давай все-таки с него? Так будет правильнее хронологически.

Красотка уже переместилась обратно на диван, захватив с собой кофе, сырники и фотографии Даниила. Она свернулась клубочком, глянула на меня и я воспринял это как готовность внимать. Но не успел открыть рот, как Регина помотала головой.

– И чего ты снова на полу расселся, если сам этот диван требовал? Иди сюда, тут и читай. Мне на расстоянии сложнее воспринимать информацию. И сигареты захвати!

Улыбнувшись, я перенес поближе журнальный столик со всем необходимым. Сел, обнял женщину и снова глянул на лист, исписанный аккуратным почерком.

Говорят, что любопытство – не порок. А я считаю его весьма полезным качеством! Однако надо быть готовым к тому, что твое любопытство в итоге обнажит весьма внезапные и неприглядные тайны, вытряхнет отвратительные скелеты из чужих шкафов, вскроет нарывы, гной из которых ты бы вряд ли хотел увидеть… Поэтому первый урок касательно любопытства, который я усвоил еще пятилетним – если суешь куда-то свой любознательный нос, то будь готов по нему получить. У всего есть своя цена.

Я по носу получил. Но с другой стороны, получил и ответы на вопросы, которые для меня, малыша, были очень важны. И самый важный из них: почему я был лишен одного из важнейших для любого ребенка людей? Почему вот уже целую вечность, которая длится аж четыре года, со мной нет мамы?

Я смутно помню ее в первый год существования. Слишком мал был я и слишком огромен мир вокруг, чтобы я смог хорошо запомнить женщину, ласковой голубицей ворковавшую над моей колыбелью. Помню, что она была самой красивой, но не помню, как выглядела. Лишь потом старший брат показал мне ее немногочисленные карточки. Да, мама была очень красивой… Но почему я ее лишился?

Когда я предлагал этот вопрос Валентину, он отводил взгляд и бормотал, что так бывает. Но где же так бывает? На детских площадках и в зоопарках, в кинотеатрах и в магазинах, да даже просто на улицах я всегда видел счастливых карапузов, таких же как я сам, вместе с мамами! А нас сопровождали либо папин шофер или телохранитель, либо нянечка. Самого отца мы тоже редко видели, однако он хотя бы был!

И стал следующим, кому я задал волновавший меня вопрос. Ох, и долго я набирался для этого храбрости! Папа являлся для меня каким-то чужеродным элементом, я его боялся. У него был тяжелый взгляд, вечно нахмуренные брови, громкий рычащий голос. И сам он мне, крохе, казался просто огромным. А еще его глаза постоянно смотрели на меня и Вэла так, словно оценивали нас. Очень, знаете ли, неприятно, когда тебя оценивают. Будто ты какой-то подгнивший фрукт на прилавке, а не создание, не имеющее цены, поскольку обладаешь уникальной искрой чего-то невероятного – душой.

Однако любопытство пересилило страх. В один из вечеров, когда грозный отец вроде бы пребывал в неплохом настроении, я зашел в его комнату. Большая темная спальня с высоким потолком – как пугали меня, малыша, эти скрывающиеся где-то далеко потолки в нашем огромном старом доме! Я постучал, как воспитанный парень и, получив удивленное приглашение зайти, последовал ему. Отец стоял у зеркала и смотрел на дверь.