Миронов замолчал. Балашову показалось, что Андрей Андреич сделал глоток из стоящего поблизости, наготове, фужера. Выпить отчаянно захотелось и самому. Гибель Масуда нечто нарушила и в его жизни. «Хы» подрагивали на полу, безучастные к помелу истории.

– Может, я к вам приеду? Помянем…

– Поминать рано, выжил. Хотя вероятность минимальная. Последствия будут удручающими. Масуд – личность, способная принимать стратегические решения, достойные особых точек истории. Он ведь против Наджиба воевал жестко, а когда талибы на Кабул шли, предлагал Наджибу же вывезти его из столицы. Предотвратить трагическую развязку. А с выводом войск? Наши тогда с ним договаривались: мы выходим тихо, без огневой обработки по пути следования колонн, а они с гор не бьют, дают нам линию. Вот тогда полковник Карим мне помог – кабы не перстень его, по пути точно не ушел бы от басмачей. Не отпустили бы с почестями!

– Ну так что, Андрей Андреич, подъеду я?

Но «афганец» будто не слышал вопроса.

– А потом приказ Главпура.

Подполковник Курков без большой охоты отправился в Центр из расположения батальона национальной гвардии, что прикрывал Пагман. Не то что он успел столь уж привязаться к «своим» подопечным афганцам. Такой роскоши опытный «дед» себе позволить не мог, но здесь он знал, как выживать, причем выживать наиболее уютным способом. Девять лет этой войны он бы отделил от других своих «спецопераций» таким наблюдением: здесь даже «деду» каждый раз, в каждой новой ситуации, местности, окружении – каждый божий день заново приходилось обучаться выживать.

И Центр вовсе не составлял из этого правила исключения. Тем не менее пришлось отправляться. Алексей Алексеич дал последние указания Васе Кошкину. Крепко пожал руку на прощание. Подумал про себя, что вот так прощаться с Василием взял в привычку в самое последнее время, то есть с начала переговоров в Женеве.

Устроился в джипе и покатил. В джипе пулемет, а к спинке сиденья водителя приварен мощный лист стали, заменяющей бронещит. Вот на таком самопальном броневике Алексеич и кружил по окрестностям, консультируя наджибовцев по части грамотного проведения «спецопераций», куда больше напоминающих выезды на мафиозные сделки или объезды местных хуторов областным начальством, чем кровавые ликвидации бандформирований путем их физического устранения.

– Квазистабильность, достигнутая путем уравновешивания интересов и выгод, – дал он этому состоянию научное название, но, как сам уже давно привык, штабное начальство не поняло его, заподозрив в этих словах шибко умного офицера очередную каверзу. Вот он и раскатывал по своему Пагману, подальше от штаба и от лишних ушей.

– Алексей Алексеич, не боитесь на своем тарантасе в одиночку? Снайпер шмальнет, и никакой пулемет не спасет отважного профессионала. Без крыши-то? – удивлялись коллеги. Но Курков был убежден, что куда опаснее таскать за собой сопровождение, только раздражая моджахедов.

– А их если разведка выяснит, что вы – офицер? Они о нас все знают, паразиты…

– А мне их разведки бояться нечего, – поражал таким ответом Курков. – Их разведка на чем стоит? На поддержке местного населения. Там агенты, наблюдатели, там передаточные звенья. А я с местными дружу. Меня уберут – лучше им не будет. Потому как установлена взаимовыгодная квазистабильность. Мы воюем не на ненависти.

– Да вы философ, – уважительно говорил Вася Кошкин, сам для себя избравший иную методу выживания, заключавшуюся в формуле «ин вина веритас», что в современном переводе с латыни означало «пуля хмельного боится».