– Сэр Джон!

– Да?

– Вы помните, – спросил Барроуз, – факты, о которых упоминает мистер Уилкин? Мистер Маррей когда-нибудь снимал у вас отпечатки пальцев?

– Ах это, – рассеянно отозвался Фарнли, словно речь шла о чем-то маловажном. – Да, теперь припоминаю. Одно время я напрочь об этом забыл. Но когда мы давеча с вами говорили, эта мысль вдруг пришла мне в голову. Я подумал – это именно то, что нужно; это все разрешит. Как-то даже от сердца отлегло. Так что подтверждаю: старина Маррей и правда снимал у меня отпечатки пальцев.

Претендент резко обернулся. На его лице читалось изумление, смешанное с внезапной недоуменной настороженностью.

– Ну знаете ли! Как это понимать? – воскликнул он. – Вы что же, готовы пройти проверку отпечатков?

– Пройти проверку? – с мрачным удовольствием повторил Фарнли. – Господи, да это лучшее, что можно придумать! Вы мошенник и прекрасно это знаете. Ну конечно. Та давнишняя проба со снятием отпечатков, которую делал Маррей. Как же, как же! Теперь я вспоминаю, как было дело, во всех подробностях. Это расставит все точки над «i». И я смогу с чистой совестью вас отсюда вышвырнуть.

Соперники посмотрели друг на друга.

Пейдж все это время думал и гадал, куда склоняются чаши весов, но не мог сделать выбор. Он пытался отбросить симпатии и предубеждения и сухо разобраться, кто из двоих мошенник. Ясно было одно. Если это Патрик Гор (будем называть его именем, которым он сам назвался), то они имеют дело с одним из самых хладнокровных и циничных аферистов, каких только носила земля. Если же самозванец – нынешний Джон Фарнли, то это не только пронырливый преступник, скрывающийся под личиной наивности и простодушия, но и опасный человек, потенциально способный на убийство.

Последовала пауза.

– А знаете, мой друг, – оживился вдруг претендент, – меня искренне восхищает ваше нахальство. Нет, я серьезно. Я вовсе не хочу вас поддеть и не нарываюсь на скандал. Я просто констатирую факт: меня восхищает эта ваша непробиваемая, твердокаменная наглость, которой позавидовал бы сам Казанова! Нет ничего удивительного в том, что вы «забыли» об отпечатках. Это ведь произошло до того, как я начал вести дневник. Но вот преспокойно заявить, что у вас это вылетело из памяти?! Немыслимо…

– А что в этом такого?

– А то, что Джон Фарнли – настоящий Джон Фарнли – никогда бы об этом не забыл! И я, разумеется, помню все в мельчайших деталях. Как можно о таком забыть, когда Кеннет Маррей был единственным человеком, имевшим на меня влияние! Он научил меня всему, что так захватывало мое воображение в области криминологии. Чтение следов. Способы маскировки. Методы избавления от трупа. Но главное, именно он открыл мне дактилоскопию: в ту пору это было новейшее веяние в сыскном деле. Я помню, например… – он выдержал паузу, обвел взглядом слушателей и заговорил снова, слегка повысив голос, – что феномен пальцевых отпечатков был открыт сэром Уильямом Гершелем в середине девятнадцатого века, а затем, независимо от него, к аналогичным результатам пришел в конце семидесятых годов доктор Фулдс. Но в качестве официального вещественного доказательства отпечатки пальцев были впервые приняты к рассмотрению английским судом только в девятьсот пятом году, – правда, судью в тот раз убедить так и не удалось. Понадобились многолетние дебаты, прежде чем этот метод стал признаваться безоговорочно. И вот теперь мы начинаем обсуждать некую «проверку», придуманную Марреем, и вы заявляете, что вариант с дактилоскопией вам и в голову не приходил!

– Вы чертовски много болтаете, – заметил Фарнли. Вид у него снова сделался воинственный и угрожающий.