Она стояла у выхода с Ленинградского вокзала, сжимая в одной руке потёртый рюкзак, а в другой – сумку с ноутбуком и диктофонами. Вызвать такси? Спуститься в метро? Три пересадки до дома, или сорок минут по вечерним пробкам? Выбор, который в нормальном мире делаешь, не задумываясь. Вера вздохнула и направилась к метро. В кармане куртки снова завибрировал телефон – после пересечения границы зоны связь наконец-то вернулась, и теперь сообщения сыпались одно за другим.

Четыре сообщения от научного руководителя, запрос от журнала на статью, три пропущенных от коллеги, напоминание о конференции…

В вагоне метро было душно. Вера прижала к груди сумку и закрыла глаза. Двери с грохотом закрылись и вагон тронулся. Вера даже не подняла головы, когда кто-то протиснулся через толпу и встал недалеко от неё. Только когда раздались первые дребезжащие аккорды расстроенной гитары, она неохотно открыла глаза.

Мужчина был немолод – за пятьдесят, с обветренным, словно дублёным лицом и воспалёнными глазами. Та часть вагона, где он стоял, заметно опустела – люди отодвигались, морщась от запаха перегара.

Он провёл по струнам ещё раз, откашлялся и хриплым срывающимся голосом буквально заорал:

В сон мне – жёлтые огни,

И хриплю во сне я:

– Повремени, повремени, —

Утро мудренее!

Но и утром всё не так,

Нет того веселья:

Или куришь натощак,

Или пьёшь с похмелья.

Вера вздрогнула. Высоцкий. Песня, которую так любил отец. Певец, уловив её взгляд, улыбнулся щербатой улыбкой и продолжил:

Я – на гору впопыхах,

Чтоб чего не вышло.

А на горе стоит ольха,

А под горою вишня.

Хоть бы склон увить плющом,

Мне б и то отрада,

Хоть бы что-нибудь ещё.

Всё не так, как надо!

Мужик, в лучших традициях исполнения Владимира Семёновича, орал песню дурниной, часто мимо нот, но с выражением. Некоторые пассажиры демонстративно доставали наушники и отворачивались, другие украдкой снимали на телефоны.

Вера вдруг почувствовала, как подступают слёзы. Эти песни из другой эпохи… отец включал их в экспедициях, когда они собирались у костра. Тринадцать лет назад он, видимо, увидел что-то, что «не так как надо». И не вернулся. Отца не было в живых – она почти уверилась в этом. Экспедиция её отца отправилась в Мещёрскую зону когда никто ещё не знал о настоящей природе таких мест. За эти годы она почти смирилась, что отец мёртв. Почти поверила, что его записи, которые она хранила в сейфе, – это всё, что от него осталось. Почти.

Но где-то в глубине души всегда жила маленькая, упрямая девочка, ненавидящая слово «почти».

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Новослободская».

Певец внезапно оборвал песню и, расталкивая людей, перебрался в другой вагон. Момент ушёл, но Вера всё ещё чувствовала странное волнение. Она провела рукой по лицу, чтобы стереть непрошеные слёзы. Снова накатили мысли об отце.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Белорусская».

Вера вздрогнула. Усталость брала своё – она не заметила, как чуть не проехала свою пересадку на серую ветку, погрузившись раздумья. Извиняясь, она протиснулась к выходу и успела выскользнуть в закрывающиеся двери. В кармане снова завибрировал телефон. На экране высветилось имя: «Николаев Институт».

– Алло?

– Вера Игоревна! – голос заведующего лабораторией звучал возбуждённо. – Вы вернулись? Как экспедиция?

– Да, Виктор Семёнович, – Вера говорила громко, стараясь перекричать гул уходящего поезда и толпы вокруг. – Всё хорошо, куча материала, устала только.

– Отлично! – судя по звукам, Николаев что-то быстро печатал. – Завтра сможете приехать? Нам поступил новый правительственный запрос. Увеличивают финансирование исследований на тридцать процентов.