– Ну отлично. Мы заблудились, – Вера устало осмотрелась вокруг и села, прислонившись к сухому стволу поваленной сосны. Кора была шершавой и холодной, но спину подпирала приятно. Пот высыхал на коже, вызывая неприятный озноб.

Андрей опустил свой рюкзак на землю и достал фляжку с водой. Он выглядел встревоженным, но пытался это скрыть.

– Ну разве что немного. Но это не страшно, с нашим оборудованием мы в любом случае не пропадём. – Он сделал глоток, передал фляжку Вере. – Чего ты так боишься? Волков и медведей тут нет, сама знаешь, животные избегают зон. Даже жалко. Всегда мечтал почесать за ухом медведя.

Вера молча приняла фляжку. Прохладная вода на миг смыла усталость и тревогу. Она осмотрелась вокруг. Деревья были обычными – не слишком высокими, не слишком кривыми, обычными соснами, елями и берёзами, характерными для этой полосы России.

– Ты знаешь, чего я боюсь – она наконец ответила, убрав фляжку в боковой карман рюкзака. – Я не боюсь волков, я боюсь забрести в зону.

Сквозь облака пробился бледный лунный свет. В зеленоватом сумраке лица стали похожи на посмертные маски – все цвета исчезли, оставив только игру тени и света. Андрей снял очки и протёр их краем рубашки, глядя на Веру с непонятным выражением.

– Почему? Другие люди сюда наоборот рвутся.

Он сел рядом. Вера ощутила лёгкий аромат его одеколона, смешанный с запахом пота и свежей хвои.

– Это другие. Я не рвусь. – Её голос прозвучал тише, чем она хотела.

Воздух загустел ещё сильнее, и теперь казалось, что он обладает какой-то странной вибрацией, едва ощутимой, но всепроникающей. Вера вспомнила, как Силантьева описывала это ощущение: «Как в церкви пустой».

– Почему? – настойчиво спросил Андрей, и в его голосе проскользнуло что-то новое. Словно вопрос был важнее, чем казался.

Вера посмотрела ему прямо в глаза. Без очков он выглядел моложе и беззащитнее. И почему-то честнее.

– Потому что… не хочу стать кем-то другим.

Несколько мгновений они молчали. Тишина вокруг стала почти осязаемой как ещё один участник разговора.

– Но ты и не станешь, – тихо произнёс Андрей, снова надевая очки. Оправа поблёскивала в тусклом лунном свете, скрывая выражение его глаз.

– Стану, – твёрдо ответила Вера. – Все, кто подвергся «трансформации», стали другими. Сохранились воспоминания, базовые навыки, но что-то… важное изменилось. В каждом случае. Не стоит это отрицать.

Ветер пронёсся сквозь кроны, вызвав странный, почти мелодичный свист. Первый звук леса, который они услышали за последние часы.

– Разве не то же самое вы делаете на всяких своих психотерапиях? – Андрей придвинулся ближе. – Помогаете людям побороть травмы? Разве это делает их другими?

В его голосе звучал искренний интерес, словно вопрос действительно был важен для него. Не просто абстрактный психолого-этический диспут, а нечто личное.

Вера покачала головой.

– Нет. Это делает их людьми, преодолевшими травму. – Она сделала паузу, подбирая слова. – Зона делает тебя человеком, который её никогда не переживал.

Москва встретила её шумом, суетой и запахом выхлопных газов. После недели, проведённой на периферии Валдайской зоны – с её влажной тишиной, запахом хвои и странным гудением, которое словно исходило от самого воздуха – Вера чувствовала себя оглушённой. Казалось, что столица никогда не спит, никогда не останавливается, никогда не замирает в том неестественном покое, который окутывал приграничные территории зон.