Можно… И от этого осознания только хуже.

Он целует мои руки и колени. Нет сил отстраняться.

— Прости меня, Лера, прости, — голос дрожит. — Я не знаю. Я всё время был как в каком-то тумане. Я просто не понимаю, как я мог это сотворить. Как мог так тебя обидеть? Лера, поверь, я бы отдал всё, чтобы всё исправить. Я... не знаю… я не в порядке. Я схожу к мозгоправу. Может быть, у меня вообще… опухоль?

Я вздрагиваю.

— Так бывает, веришь мне? Я пройду обследование… Лера… Неужели я потеряю тебя? — слёзы, слёзы текут по щекам. Мне становится страшно. За него. — Я не смогу без тебя…

14. Глава 14

«Я её послал, Лер, это просто помешательство. Лера, всё кончено. Никого больше, кроме тебя. Ты всё знаешь. Ты всё знаешь, больше ничего нет…»

Даже спустя несколько дней его порывистые слова и дрожащие пальцы не выходят из головы. Отчаянные поцелуи, припадания к рукам и коленям, умоляющий взгляд.

Мы взяли перерыв.

Прямо там начинать «новую счастливую жизнь» было просто невозможно. Меня тошнило от багровых стен гостиной, от кровати в спальне, порой от него самого…

«Я думал запереть тебя и не выпускать, Лера. Я думал, что так смогу удержать, но понимаю — так мы только отдаляемся. Обещай через неделю позвонить. Всё это время я буду в напряжении…»

Он успел много всего сказать, что заставляет чувствовать вину, прежде чем за мной закрылась дверь.

Моя родная деревня тоже омрачена этим предательством. Наверняка все будут спрашивать про Алину. Как же — лучшая подружка уехала ко мне. Под мою ответственность. И где она теперь, что с ней?

А мне откуда знать?

Но из города назад она едва ли уедет. Хватка у неё есть, а вот сентиментальность не наблюдается.

Игнат сказал, что она встречается со знакомым его отца. Стареющим бизнесменом. Он наверняка тоже женат. От этой мысли подташнивает.

Игнат выставил Алину настолько мерзкой мразью, что у меня появился вопрос — как он мог с ней спать тогда? Это хуже, это гораздо хуже варианта, где он влюблён в любовницу.

Я не понимаю. Такое не понимаю.

Внизу ждала машина. Игнат ни за что не отпустил бы меня трястись на автобусе семь часов. Хотя я люблю автобусы. Но было откровенно плевать — хоть вертолёт, лишь бы подальше. Под конец услышала звон посуды. Он крушил квартиру, у меня разрывалось сердце.

Ломать легко. Ломать не строить.

Что ж, я уже пару дней в деревне. Здесь не получается отдохнуть. Много плачу. Всё напоминает о маме. Я не смогла привезти дом как следует в порядок после её смерти. Была на похоронах и на поминках. Была никакущая. Игнат поддерживал, Алинка тоже — куда же без неё. Она всегда была где-то рядом, сколько себя помню. Ждала всё это время, в какой момент лучше ударить в спину?

Нет, я не буду думать о ней. Игнат мой муж, он убивается, ему плохо, он перечислил триста вариантов того, как это возможно биологически объяснить…. Я люблю его, я давала клятвы. А значит должна хотя бы подумать о нашем браке, а не хлопать дверью бездумно, на эмоциях.

Вот только думать трезво выходит с трудом. После его поведения в больнице и обратного дома, после слов Петра Алексеевича, после ливня из воспоминаний… Я только больше запуталась. И пока еложу на коленках где-то на дне сознания, ослепшая от слёз, сверху давит ещё и боль. Нарастающая, глухая. Эмоции уходят, остаётся что-то настолько глубокое, настолько серьёзное, что мне страшно. Будто ноги оторвали, и я только сейчас это собираюсь осознать.

Игнат сказал, что не думал, что возможно так всё порушить. Что ему страшно. Что с ним никогда такого не случалось.

Что ему на это было отвечать?

Ну да. Больно. Очень. Спасибо большое.