Но моё недоумение долго мялась и потом очень нехотя призналась, что её непосредственное начальство ведёт себя требовательнее, чем обычно, а ещё — очень рассеянно.

Я промямлила что-то невразумительное. Мол, должно быть, навалилось слишком много работы.

Работы по окончательному развалу семьи.

— Это совершенно лишняя благодарность.

— Я так не считаю.

— А как ты считаешь? Считаешь, я мог вам отказать?

Я нервно оборачиваюсь, но Сашка, слава богу, ещё в детской — проводит ревизию своей сокровищницы, чтобы решить, какие игрушки возьмёт в поездку с собой.

— Сыну — вряд ли.

Муж понимающе усмехается. Оставляем невысказанное в покое. У нас и тут разный взгляд на вопрос. Марат даёт понять, что он великодушен, мне он не отказал бы. А вот я уже сомневаюсь насчёт его великодушия. Я уже не могу ему верить.

— Сроки какие-нибудь будем определять?

Удивлённо моргаю.

— Что? — сразу хмурится он.

— Не утверждаешь. Не требуешь. Спрашиваешь?

— Это сарказм?

И я уже чувствую, что от обманчиво расслабленной позы, которую он принял, опёршись плечом о дверной проём, пока наблюдал, как я аккуратно складываю чемодан, почти ничего не осталось.

Он будто снова готов ринуться в спор, готов снова начать препираться.

— Нет, Марат, это никакой не сарказм. Это искреннее недоумение.

— Да. Я спрашиваю, — делает вид, что последних двух фраз попросту не было.

Тогда недолго и растеряться от такого вопроса.

— Если честно, я особенно об этом не думала, — комкаю в руках сложенное вчетверо полотенце. — Месяц?..

— Не уверена?

— Не уверена. Для меня последние несколько дней — это шок. Трезво я пока не могу оценить ситуацию.

Марат кивает, какое-то время молчит, смотрит угрюмо в сторону от меня, а потом:

— У меня впереди заключение важной сделки. Я тебе о ней рассказывал. В декабре. Эта сделка определит развитие нашего бизнеса на несколько лет вперёд. С затянувшейся подготовкой бумаг и прочей вознёй вся эта суета растянется ещё примерно на месяц.

Неужели соглашается с моей позицией по вопросу?..

— Это значит…

— Через месяц я приеду вас навестить.

Господи боже, это точно мой муж? Муж, который вот так легко соглашается…

— Конечно, — поспешно киваю, словно боюсь, что сейчас он вдруг ни с того, ни с сего сообщит, что уже передумал.

— Ты ведь наверняка всё это продолжишь, — неожиданно отзывается он. — Верно я понимаю?

— О чём ты?

Марат смотрит на меня исподлобья и будто внутренне уговаривает себя продолжить начатое — конкретизировать вопрос, о котором он словно бы уже пожалел.

— Об этой твоей… терапии.

— Ты о чате? — мой голос неожиданно ослабел, хоть я и не вижу, о чём тут уже можно переживать.

— Да. О твоей переписке.

— Почему тебя это волнует?

— Ты можешь ответить?

— А ты?

— Так и будем вопросами перекидываться?

Бог с ним. Не время для новых, уже ни на что не влияющих ссор.

— Я об этом не думала, — отвожу взгляд и делаю вид, что пытаюсь удобнее пристроить в чемодан свою косметичку. — Но если почувствую необходимость, то и продолжу.

Нахожу в себе храбрость поднять на него взгляд.

Потому что втайне хочу видеть, как отреагирует.

Чётко очерченные губы превращаются в узкую линию, будто у него внезапно скулы свело.

Кивает.

— Твоё право.

Я и подумать тогда не могла, что скрывалось за этой короткой, прозвучавшей почти с равнодушием фразой…

22. Глава 22

С моря в распахнутые окна коттеджа задувал густой, пронизывающий ветер.

Дежурившая в день нашего приезда Елена Дмитриевна, нанятая поддерживать в доме порядок до нашего приезда, извинилась и поспешила к панорамным окнам гостиной.

— Вы извините, Милена Сергеевна. Мы вас так рано не ждали. Думала, успею как следует всё проветрить. Но система отопления здесь стоит самая современная. Воздух быстро нагреется, вот увидите.