Я отворачиваюсь, смотрю в тёмное окно клуба. Опрокидываю стакан с виски, а внутри всё горит, но не от него. Дима прав. Это не тень. Это зверь. И я должен его задавить. Ради Анны, ради Максима, ради себя. Но в мыслях — её ухмылка, тело, запах. И я не знаю, хватит ли мне выдержки, чтобы не поддаться искушению.

5. Глава 4 АНЯ

Я просыпаюсь от тишины — той, что бывает, когда рядом никого нет. Постель холодная с его стороны, одеяло смято, но Артёма уже нет. Часы показывают семь утра, за окном серый февральский рассвет.

Вчера он вернулся поздно — я услышала, как хлопнула дверь, когда уже проваливалась в сон, но он не разбудил меня, не обнял, как обычно. Просто лёг и отвернулся. А теперь уехал, даже не попрощавшись.

На кухне записка: «Ань, уехал на работу, увидимся вечером». Его почерк — резкий, уверенный, но без привычного «люблю». Я сжимаю бумажку в руке, сердце снова колет, как вчера. Что с ним творится?

Утро проходит на автомате.

Готовлю Максиму завтрак — овсянку с яблоками, он морщит нос, но ест.

Отвожу его в школу, он болтает про рыбалку, а я киваю, улыбаюсь, но мысли где-то далеко.

Потом еду в свою мастерскую — студию недалеко от дома, которую я сняла для своего дела. Та мастерская, что дома мне уже маловата.

Здесь пахнет бергамотом, сандалом, моей мечтой. Сажусь за стол, беру флаконы, но руки не слушаются.

Вчерашний день был как сказка — озеро, шашлыки, его объятия. А потом он опять уехал «работать с Димой», и я снова одна. Этот запах духов, его холодность — всё лезет в голову, как заноза. Мысли запутались окончательно.

Дверь звякает, и входит Оля — моя лучшая подруга. Высокая, с короткими рыжими волосами и вечной улыбкой. Она привозит кофе в бумажных стаканчиках, ставит один передо мной.

— Ну что, парфюмер, как дела? — спрашивает она, садится напротив, греет руки о свой стакан. — Ты какая-то бледная.

Я вздыхаю, кручу флакон в руках. Не хочу грузить её, но слова сами лезут наружу.

— Не знаю, Оля, — говорю тихо. — С Артёмом что-то не так. Позавчера он поздно вернулся, весь хмурый, от него духами женскими пахло. Сказал, что работа, но я… я не верю. А утром уехал, даже не поговорили. И этот его отъезд вчера вечером — опять «работа с Димой». Я места себе не нахожу.

Оля хмурится, отпивает кофе, смотрит на меня внимательно.

— Ань, послушай, — говорит она мягко. — Артём тебя любит, это слепому видно. Лучше мужа не сыскать — заботливый, щедрый, Максима обожает. Но я тебя понимаю. Если что-то гложет, надо разобраться. Может, присмотреться? На работу к нему заехать, телефон глянуть. Доверяй, но проверяй, знаешь ведь.

Я морщусь, отставляю флакон. Проверять? Копаться в его вещах, следить? Это не я. Мы с ним двенадцать лет строили доверие — он был моим первым, моим всем. Он добивался меня, пока я не сдалась, и ни разу не дал повода сомневаться. Но её слова цепляются, как крючки. А что, если… Нет, я не хочу так думать. Пока не хочу.

— Не знаю, Оля, — шепчу я. — Это противно как-то. Но… подумаю.

Она кивает, не давит. Мы допиваем кофе, она уезжает, а я сижу, глядя на свои флаконы. В голове — карусель. Сердце колотится от тревожных мыслей.

Вечером мы едем на ужин к его родителям — Сергею Николаевичу и Елене Павловне. Они живут в огромном доме в Барвихе, с мраморными полами и картинами на стенах. Его семья — богатая, из тех, что привыкли к роскоши, но меня приняли сразу, как родную. Елена Павловна обнимает меня у порога.

— Анечка, как же я тобой горжусь, — говорит она за столом, разливая чай. — Этот твой парфюм великолепен, ты такая умница. Я всем подругам рассказала и дала пробники, они в восторге.