Я криво усмехаюсь. Не пацан, да. Сорокет скоро разменяю, битый жизнью, стальной, как мне все говорят. А всё равно повело, как щенка.

— Она не просто сидела, — бросаю я, голос садится от злости. — Виктор этот, старый козёл, притащил её на встречу, будто трофей. Я его бизнес под себя подмять хотел, давно на него зуб точил. Мешает мне его фирма дальше развернуться. Сижу, слушаю его брехню про контракты, а она напротив — смотрит. Не прямо, а так, краем глаза, как кошка на мышь. А потом под столом её туфля мне по ноге скользнула. Будто случайно. Только я знаю, что она ничего случайно не делает.

Друг присвистывает снова, качает головой.

— Ну, ты попал, — говорит он, и в голосе его — смесь насмешки и тревоги. — И что ты?

— Ненавижу её, Дим, — рычу я, стиснув зубы. — До сих пор помню, как она меня кинула — с чемоданом к этому жирному уроду, даже не обернулась. А всё равно… торкнуло. Как током. Смех, запах этот её — жасмин, что ли, сладкий, как яд. И я сижу, думаю: двинуть бы ей, или…

Пойти за ней в туалет и прямо там трахнуть!

Я замолкаю, потому что дальше думать не хочу. И так фантазии… Дима хмурится, крутит в руках салфетку.

— Или что, Артём? — он смотрит прямо, без дураков. — Ты же не собираешься с ней связываться? У тебя Анна, пацан, дом. Ты сам говорил, она для тебя все. У тебя жена шикарная женщина, Громов! На нее разве что импотент не посмотрит. А ты решил ради тупого траха все похерить? Ты придурок?

— Не забыл, — отрезаю я, резко ставлю стакан на стол. — Анна — моя жизнь. Я её год добивался, пока она мне не поверила. Она меня с нуля собрала, когда я после Катьки баб как гандоны менял. Я их брал, пользовал, выкидывал — и похрен. А с ней… Она чистая, настоящая. Первая моя, понимаешь? Я до неё нагулялся, а с ней всё по-другому. И сейчас врать ей — как себе в рожу плюнуть.

Дима кивает, молчит секунду, потом спрашивает тише:

— А Катя что? Она же замужем за этим Виктором. Чего ей от тебя надо?

— Не знаю, — выдавливаю я, сжимаю кулаки. — Может, играет. Может, скучно ей с этим старым хреном, вот и развлекается. Она всегда такая была — брала, что хотела, и плевать на остальных. Я тогда для неё слишком простым оказался. Из богатой семьи, а вкалывал на стройке, сам себя тянул. А она выбрала бабки, шубы, тачки. Теперь, видать, решила старое вспомнить.

— Ну так трахни и забудь. — Дима прищуривается, голос строгий, как у старшего брата.

— Хрен там, — рявкаю я, но тут же замолкаю. Потому что не уверен. Ненавижу её, до дрожи, до злости, что в горле комом стоит. Но вчера…Сидел, как дурак, и чувствовал, как кровь стучит в висках. И это меня бесит больше всего.

Дима смотрит на меня долго, потом откидывается назад, делает глоток виски.

— Слушай, Артём, — говорит он наконец. — Ты мужик крепкий, башка на месте. Но если эта Катька тебя так цепляет, ты либо гасишь это на корню, либо пиздец твоему браку. Анна не дура, она почувствует. Ты сам сказал — вчера соврал ей первый раз. А дальше что? Ещё одна встреча, касания под столом и, что?

Я молчу. Он прав, чёрт возьми. Аня знает меня лучше, чем я сам. Вчера я вернулся с этим запахом, огрызнулся, отвернулся в постели — и видел, как её глаза слезами от обиды засверкали. Она не спросила больше, но я знаю: она чувствует. А я… Я не хочу её терять. Но Катя — как мина под ногами. Один шаг — и всё взлетит к чертям.

— Надо кончать с этим, — говорю я наконец, голос тяжёлый, как бетон. — Она мне не нужна. Это просто… прошлое. Тень.

Дима кивает, но в глазах его — сомнение.

— Харе, брат, — говорит он тихо. — Только не ври себе. Если оно тебя торкнуло, это не тень. Это живой зверь. И ты либо его придушишь, либо он тебя сожрёт.