— Я слышал, она стала настоящей красавицей, — произносит брат задумчиво. — Может, не всё так плохо?

— А может, ты сам тогда женишься на ней, раз она такая красавица? — я приподнимаю одну бровь.

— Я? Ну уж нет! Мне ж двадцать три всего. Я ещё пожить хочу! — он бросает игривый взгляд в сторону стойки. Девицы улыбаются и кивают ему.

— Я, представь себе, тоже. И будь она хоть самой красивой женщиной во всём Бьёрнхельме, я не смогу её полюбить. Я знаю, что она не та, кто мне предназначен.

— Думаю, тебе лучше сказать ей об этом прямо, — неожиданно серьёзно говорит Рерик. — Мне кажется, она не глупа и поймёт.

Мне остаётся надеяться, что он прав. Я извлекаю из кошелька несколько золотых монет и оставляю их на столе. Рерик глядит на них с блеском в глазах. У его весёлой жизни всего один минус — стремительно пустеющие карманы.

— Пожелай мне удачи, — говорю со вздохом и поднимаюсь. Замечаю, как девицы подплывают к столику точно золотые рыбки. Рерик глядит то на них, то на меня, то на монеты.

— Я помолюсь за тебя, брат! — кричит мне вслед, усаживая на колени одну из девушек. — Мы все помолимся о твоей удаче!

***
В поместье Амонд непривычно тихо. Словно бы хозяева и прислуга внезапно куда-то испарились, и осталась только Луиза — разодетая в рюши и оборки, напомаженная и надушенная. Как и говорил брат, она похорошела, к двадцати двум годам превратившись из нескладной девочки в изящную и утончённую молодую женщину. Уверен, что её холодный взгляд из-под широких тёмных бровей, похожих на птичьи крылья, заставил трепетать сердца многих свободных кавалеров. И всё же моё сердце остаётся к Луизе равнодушно.

— Арне! — она поднимается при моём появлении с диванчика в гостиной, и кланяется, как того требует этикет. Мне приходится поклониться в ответ, хотя чувствую я себя при этом очень глупо.

— Добрый вечер, фройлен Луиза.

— Да будет тебе, зови меня как раньше, просто Лу! — она улыбается снисходительно. — Мне сказали, ты хотел меня видеть.

Неприятная дрожь пробегает по спине. Я хотел её видеть? Не думал, что отец опустится до такого гнусного вранья. Как бы там ни было, а разбираться с этим мне придётся самому.

— Мне нужно кое-что сказать тебе, — начинаю я. — Давай присядем.

Я делаю шаг к ближайшему креслу и вдруг слышу шум. Из ближайшей двери на пол вываливается одна из служанок дома. За её спиной в коридоре я вижу ещё полдюжины. Меня вдруг осеняет. Эта тишина в доме не зря мне показалась такой неестественной. Прямо сейчас, подобно этим служанкам, за нами наблюдают из всех щелей и углов как минимум полсотни глаз. И возможно в числе наблюдающих и родители Луизы. Мне становится вдвойне неловко.

— Может, выйдем в сад? — предлагаю я, подавая ей руку. Она, по всей видимости, воспринимает это предложение, как просьбу остаться наедине. Во взгляде появляется что-то надменное и насмешливое. Словно бы я для неё ещё один ухажёр, что попался на крючок.

— Если ты настаиваешь, — отвечает она и вкладывает свою руку в мою ладонь.

Мы выходим в сад с миниатюрными деревьями и цветущими кустами. Когда-то Рерик и Луиза прятались среди них от своих нянек. А теперь растения эти едва достают нам до пояса. Летние вечера в Бьёрнхельме светлы как день, только краски становятся мягче, а тени длиннее. Луиза срывает с куста небольшой розовый цветок и покручивает его меж пальцев. При естественном свете изъяны её макияжа становятся чуть менее заметны. Она даже начинает казаться мне симпатичной. И оттого тяжелее начать.

— Так что ты хотел сказать? — спрашивает она в нетерпении.

— Луиза, я бы хотел разорвать нашу помолвку, — произношу на одном дыхании. Вижу, как она меняется в лице. Удивление, горечь и злость сменяют друг друга поочерёдно. Кажется, она ждала от меня чего-то другого? Но чего? Предложения?