Съёмная комната в коммуналке давно ушла в прошлое. Семья писателя-лауреата жила теперь в отдельной квартире в районе Песчаных улиц – месте новых застроек Москвы ещё с довоенных пор, где дома возводились не похожими друг на друга, но каждый со своим лицом, в отличии от Черёмушек, строительство в которых ещё только набирало силу (а Дмитрий Шостакович уже написал свою единственную оперетту «Москва, Черёмушки»).

Однажды воскресным утром позвонили в дверь.

– Лиза, открой! – крикнул Дмитрий из кабинета, где он спал на диване, заявившись лишь под утро.

И проворчал, пытаясь вернуться в сон:

– Кого там принесло?

Накануне отмечали в ресторане ЦДЛ выход книги стихов Даньки Зверева. В кругу, так сказать, избранных. Как водится, напились… И была там молоденькая поэтесса с редким именем Аглая… Помнится, читала она свои стихи, чего-то такое драматическое, летальной направленности. Словом, дрянь стихи, вымученные, зато сама она… Лупоглазенькая, с губами, как ягода, и с очень стройным задом. Возможно ли было её не проводить? А она, оказывается, живёт на Лосиноостровской! Пока такси поймали, пока доехали – ночь! И тут Аглая заявляет: я бы вас пригласила к себе на чашечку кофе, но только муж может прийти. – Какой, сударыня, муж?! Что же вы раньше молчали?! – Бывший, его недавно из тюрьмы выпустили, а жилплощадь у нас одна на двоих. – А что значит «может прийти»? – Он по ночам какие-то свои дела проворачивает, приходит-уходит. Уголовник же… И всё это спокойным тоном, как о чём-то обыкновенном. Да… у девушки, явно, незаурядная психика, и стихи, похоже, не вымученные, а вполне искренние. Однако, придётся не солоно хлебавши поворачивать оглобли… Но какая же эта Аглая аппетитная! И глаза у неё такие мягкие, гладящие… Была-не была! Может, ещё не объявится этот её уголовник! – Всё-таки я, Аглая, рискнул бы выпить у вас чашечку кофе. – Ну что ж, Дмитрий Емельяныч, пойдёмте.

Едва она это сказала, как на втором этаже древнего деревянного дома, возле которого они стояли, открылось окно и сиплый мужской голос спросил:

– Аглая, ты что ли?

– Я.

– Ну и где ты гуляешь?!

– До свидания, Дмитрий Емельяныч, – протянула Аглая руку, – спасибо за приятный вечер!

«Приятный вечер»!.. Такси в этой глухомани, к тому же ночью, разумеется, не ездили, да и никакие автомобили вообще. Надо было выбираться на Ярославское шоссе и ловить попутную машину. Повезло лишь с одной, и это был мусоровоз. Очень символично. Хотелось рвать и метать! Ни с того ни с сего судьба взяла и посмеялась над ним самым циничным образом! Хорошо ещё, что не придётся тратиться нервами на Лизку, которая давно уже никак не реагирует на его загулы. Пожигайло хватил стакан коньяку и завалился спать. И вот – принесла кого-то нелёгкая! Ясно же, что не к Лизке, а по его душу. Если это, конечно, не торговцы каким-нибудь молоком или картофелем. Дай-то бог, чтобы они…

– Дима, вставай, к тебе пришли, – громко объявила Лиза, хоть и могла бы быть поделикатнее с человеком, который совершенно очевидно провёл беспокойную ночь.

– Зачем кричать?! – досадливо поморщился Пожигайло.

– Разве я кричу? Просто ты ещё не протрезвел.

– Вот только не надо!.. – продемонстрировал Пожигайло готовность защищаться и нападать, и напрасно: за Лизой уже закрылась дверь.

В коридоре, не решаясь отшагнуть от входной двери, стояла женщина в застиранной, некогда белой блузке и чёрной юбке. Через руку перекинут серый пиджак, седые волосы коротко стрижены, глаза – две капли, мерцающих с чёрного блюдца, – так велики вобравшие их горестные тени. Плечи у неё, худой, как девочка, торчали из-под блузки неказистыми окатышами.