Судя по внешности, Клавдия Семёновна была старше Багрова: на лице – давно вросшие в кожу морщины, волосы цвета «соли с перцем», когда этого «перца» почти совсем не осталось, уже заметна старческая осанка – всё говорило, что женщина она пожилая. С Багровым её роднили глаза, глядевшие из тех же глубин, что и у брата. Глаза были поблёкшие – то ли голубые, то ли серые – но живые.

Клавдия Петровна встретила приехавших радушно, а чтобы Анна не подумала, будто она делает им с дочерью одолжение, сказала:

– А то мне одной плохо. После того, как мой Михаил Герасимович преставился, места себе не найду. Сын-то, Николай, приезжает редко, он командир Красной Армии, служит далеко… Теперь заживём! – она приобняла Лизу. – Вместе веселей! Да?

Для Лизы, росшей в сельской местности, Москва оказалась чудом чудным. Правда, раньше она, по словам мамы, уже бывала в Москве – они гуляли по Красной площади, улице Горького, – но от этой поездки у неё осталось в памяти только то, как сидела она с родителями на лавочке у огромного здания с колоннами, которое называлось «большим театром», и ела необыкновенное лакомство – мороженое. Теперь же ей предстояло жить среди каменных домов, ходить по лежащим между ними улицам и привыкать к неумолкающему шуму города, из которого то и дело вырывались гудки автомобильных клаксонов и звон трамваев.

Впрочем, Лиза быстро привыкла ко всему этому, как и к новому дому.

В квартире у Покровских ворот, помимо Клавдии Семёновны, жило два семейства.

Первой от входной двери была комната Снегирёвых – Павла Демьяныча и Натальи Ильиничны. Далее по коридору, после Клавдии Семёновны, жилплощадь занимали Александра Яковлевна Беркович и её сын Боря, носивший фамилию отца Поздняков. В их распоряжении находилось две смежных, просторных комнаты с балконом.

Особое положение Александры Яковлевны обусловливалось тем, что комнаты принадлежали ей на правах кооперативной собственности, тогда как прочие жильцы являлись обычными квартиросъёмщиками. Такой вот смешанный принцип распределения жилья был применён при заселении в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году нового дома.

– Муж-то у Александры Яковлевны – сидит! – перейдя на заговорщицкий шёпот, сообщила Клавдия Семёновна Ане.

– Сидит?!

– Как вредитель. Что-то он на западной границе строил, а оно в одночасье рухнуло. Вот его как главного инженера и посадили. Александра к нему на свидания ездит, не разводится. А ты, что про себя надумала?

– Я, баба Клава, уже развелась и фамилию девичью вернула. Мы с Лизой теперь не Даниловы, а Соболевы.

– Ага. Вот это правильно! А что? Я вас к себе пропишу, ты работать пойдёшь, Лиза – в садик.

– Спасибо! Что бы мы без тебя делали?!

Да, Аня окончательно порвала с Фёдором. И потому её внимание непроизвольно притягивалось к Александре Яковлевне, которая от своего мужа-преступника не отказалась. Хотя Аня и понимала, что их ситуации похожи только внешне. Начиная с главного: муж Александры Яковлевны не убийца и её не предавал. Да и вряд ли он вредитель. Скорее всего, был допущен, и не обязательно именно им, какой-то производственный просчёт или случилось стечение каких-то роковых обстоятельств, приведшее к аварии. Но! Александра Яковлевна вполне могла так же, как она, развестись, сменить паспорт и больше не быть женой преступника. А она… Видно, сильна её любовь к мужу! Но разве Аня не любила Фёдора? Ещё как! И, конечно, не догадывалась, что любовь может сгореть в одну вспышку, как молния!

Александра Яковлевна имела довольно строгий вид. Хотя, какой же ещё вид иметь инспектору районо