Вечером второго января Колпин, как и обещал, заехал к Воскобойникову в гостиницу.
– Подождите минуточку, товарищ генерал, я коменданта позову, – несколько оторопев, отвечал лейтенант-дежурный на вопрос, в каком номере проживает капитан Воскобойников.
Комендант, пожилой, с седыми усами майор, попросил Колпина пройти к нему в кабинет.
– Тут такое дело…
– Не тяните! – сверкнул глазом генерал. – И так ясно, что случилась беда!
– Да, беда! Вчера утром капитан Воскобойников застрелился в своём номере. Ни записки, ни письма… Следователь военной прокуратуры сказал, что, возможно, на почве злоупотребления спиртными напитками. Бутылка водки, действительно, стояла на столе, но выпито из неё было не больше стакана… Честно говоря, не то количество, от которого «крышу» срывает. В общем, такие дела, товарищ генерал. Он ваш подчинённый?
Колпин посмотрел каким-то размытым, притуплённым взглядом, встал.
– Он мне жизнь спас…
Ни записки, ни письма…
Нет, не так! Было письмо! Вложенное в конверт без марки и, значит, лично опущенное отправителем в почтовый ящик адресата – Анны Юрьевны (именно так, потому что Фёдор не знал, какую фамилию носит его бывшая жена).
Конверт она вынула вечером второго января, когда, провожая Лизу к подружке, заглянула в почтовый ящик на двери.
В письме было всего две строчки:
«Жить во лжи невыносимо, открыть правду – невозможно. Аня и Лиза, простите меня!»
В тот же миг Анна и поняла, и почувствовала: Фёдора больше нет!
«Сколько страданий принёс мне этот человек, – подумала она и удивилась: почему же я плачу навзрыд?!»
Она уже отрыдалась, когда вернувшийся домой Николай сообщил, что капитан Воскобойников застрелился.
Аня достала из буфета початую бутылку водки, спокойно сказала:
– Нужно его помянуть… Я ведь знала капитана Воскобойникова. Он мой бывший муж – Фёдор Данилов.
Глава девятая
Первым из эвакуации вернулся Боря Поздняков.
Теперь это был худой молодой человек с тонкой шеей и горячими чёрными глазами. Ходил он, опираясь на палочку, потому что, попав в сорок третьем году на фронт, в первом же бою был ранен. После госпиталя его комиссовали, и он возвратился к родителям в Свердловск. Боря тяжело переживал из-за полученного увечья, к тому же его мучили боли в ноге. Со временем они стали проходить, и это вместе с усилиями Александры Яковлевны помогло ему наконец выйти из депрессии.
– Надо жить дальше, – сказала Александра Яковлевна, – поезжай в Москву, дома и стены помогают.
Боря как будто и не заметил, что Анна теперь жена Колпина (на самом деле, не подал виду, поскольку всё-таки изложил данный факт в письме родителям).
Да и вообще, держался он с ними довольно сдержано, тем более, что Колпина он помнил довольно смутно – тот лишь несколько раз появлялся в его детстве, когда приезжал в отпуск. А ко всему на него угнетающе действовала генеральская шинель на вешалке, первой встретившая его в коридоре в день возвращения.
Колпин решил сделать шаг навстречу.
– Борис, какие планы на будущее? – бодро спросил Николай, когда сосед варил на кухне яйцо, а он вышел покурить.
Борис пожал плечами.
– Пока устроился работать фотографом в ателье на Покровке.
– Неплохо. Тебе же фотографировать нравится?
– Ну да… – с тенью улыбки согласился Боря.
– А, может, тебе в газету пойти работать? Фоторепортёром или, не знаю, кем-то ещё, кто связан там с фотографией. В «Комсомолку», например.
– Это было бы здорово! – Боря обернулся с посветлевшим вмиг лицом.
– Отлично! У меня в «Комсомолке» – друг. На Хасане познакомились, когда он ещё корреспондентом был. Попрошу за тебя, если ты не против.
– Спасибо, Николай Дмитрич… я не против!