– А ведь её убили эти сволочи, – сказал Николай, когда Аня закончила свой рассказ.

– Да, когда она защищала ребёнка.

Николай встал, прошёлся, снова закурил, прислонившись к притолоке.

– Я два раза приходил, позавчера, вчера…

– Но на столе лежит записка! Ты не видел?

– Записка? Аня, я в квартире не был, у меня ключа нет.

– Нет?..

– Знаешь, как мы двадцать второго июня выбегали в бомбёжку на улицу? Хорошо, успел портупею с кобурой прихватить! От дома семей комсостава через минуту остались руины. Какой уж тут «ключ».

– Прости…

– Да за что, Анечка? Это война…

Колпин начал рассказывать о первых боях, об окружении, о блуждании с остатками бойцов по лесам, о соединении с одним из полков. А потом опять окружение. И долгий путь по тылам.

Как тут Ане было не вспомнить капитана-танкиста, встреченного в вагоне метро?

– Из окруженцев батальон набрался… К своим вышли десять дней назад.

– Тебя в звании повысили, – Аня только что обратила внимание на третью шпалу в его петлицах. – Этим батальоном командовал ты?

– Подполковника мне присвоили ещё год назад. А батальоном я командовал как старший по званию. Не было среди нас ни одного пехотного командира.

– Какая-то странная форма на тебе, – продолжала она разглядывать Николая (он всё-таки снял шинель).

И действительно, новенький, особого кроя приталенный китель со стоячим воротником ладно сидел на Колпине.

– Да какая странная? Это парадная форма. Сшили вот… Завтра иду в Кремль, к Калинину, за орденом.

Из Кремля Колпин вернулся со вторым своим орденом – Красного Знамени, которым его наградили за действия по выводу окруженцев из вражеского тыла.

Аня, отпросившись утром у директора школы, ждала его дома.

– Что же ты не раздеваешься? – сказала она. – Можно на орден посмотреть?

– Анечка, не будем терять времени. Ты готова?

– Конечно, – улыбнулась Аня.

Она быстро надела шубку, и они пошли в ЗАГС5.

Ещё вчера Николай объявил:

– Я хочу, чтобы ты была моей женой. Не возражай! Так надо! Будешь получать мой аттестат6… – и, помолчав, добавил с солдатской прямотой, – а, в случае чего, вдове командира Красной Армии полагаются льготы. Согласна?

– Нет, мне не нужен аттестат. И вдовой я быть не желаю.

Взгляд Николая засквозил такою растерянностью, что Ане стало его жалко и она потянулась к нему руками, обняла.

– И всё-таки я за тебя выйду…

– Я – чурбан! – догадался он. – Начинать надо было с того, что я тебя люблю.

– Дошло… Это, наверно, потому, что ты никогда ещё не делал предложений?

– Точно!

День тот миновал быстро – неяркий, будничный для всех, но для них – день счастья посреди войны.

Утром Николай уехал на фронт.

И снова началась жизнь без него.

Долгая, полная невзгод жизнь.

Москву нещадно бомбили (только к лету сорок второго прекратились регулярные бомбёжки). Счёт убитым и раненым москвичам шёл на тысячи.

Осенью и зимой день недолог, и в условиях полного затемнения в каждую улочку, в каждый переулок быстро заползал мрак, в котором прохожие, случалось, натыкались друг на друга. В связи с этим появились в продаже крепившиеся к одежде карточки-светлячки по 1 рублю 60 копеек за штуку.

Отопление в домах не работало. На предприятия, в учреждения, больницы и школы ещё подавалось какое-то тепло, но пережить в квартире ночь было отчаянно трудно. Обитатели деревянных домов оказывались в лучшем положении: у них стояли печки, а на дрова можно было пустить некоторые элементы самого дома, такие, например, как чердачное перекрытие. Жильцов, правда, наказывали, штрафовали, но для них это было наименьшее зло.

Ане повезло: ей удалось купить «настольную печь» – так рекламировала газета «Московский большевик» этот нагревательный прибор, бывший, на самом деле, модификацией обычной «буржуйки». Однако с этим приобретением стало значительно легче переносить лютость зимних ночей.